Вебинары
Варьирование родового имени на русской почве
Об одном из способов имянаречения в династии Рюриковичей
Выбор имен в династии Рюриковичей представлял собой систему, построенную на определенных принципах. Некоторые из них просуществовали также долго, как и сама династия. В данной работе речь пойдет лишь об одном способе княжеского имянаречения, наиболее тесно связывающем Рюриковичей с их скандинавскими корнями.
Одним из главных правил выбора имени в родовом мире, о какой бы конкретной культуре ни шла речь, — это наречение новорожденного в честь предка. У скандинавов этот принцип занимал очень важное место, но особым образом ограничивался: называть можно было исключительно в честь предка умершего. Род Рюрика и его окружение переносят на Русь не только конкретные варяжские имена (такие, например, как Рюрик = Hrœrikr, Олег= Helgi, Игорь= Ingvarr, Рогволод = Ragnvaldr, Rögnvaldr, Якун= Hâkonr, Глеб = Gudleifr), но, прежде всего, свои специфические принципы выбора имени.
При этом имена ближайших живых родичей в скандинавской традиции в известном смысле находились под запретом. Этот принцип, судя по всему, и был в полной мере перенесен варягами на Русь. Иными словами, ни у скандинавов, ни у русских князей не называли именем живого отца или деда. Однако с точки зрения преемственности власти была чрезвычайно важна преемственность сына по отношению к отцу. В известном смысле имя отца сохранялось в отчестве, а отчеством обладал каждый князь из династии Рюриковичей (см. [Успенский Ф. Б. 2002. С. 65-110]). Иногда в источниках князь или несколько князей-братьев могут называться только по отчеству или по имени деда (Ольговичи, Ярославичи, Ярополчичи, Вячеславли внуци и т. д.). Именование по отцу и деду в подобных случаях ситуативно заменяет князьям имя, имена предков оказываются более значимыми, чем собственное имя.
Тем не менее, в системе именования Рюриковичей связь между предками и потомками демонстрировалась не только с помощью патронимики. На наш взгляд, на определенных этапах истории династии для манифестации этой связи (и, в частности, связи с ближайшим родичем, с отцом) использовался еще один особый прием, который мы могли бы условно назвать принципом варьирования родового имени. Имя сына могло воспроизводить лишь одну из частей имени отца, и имена сына и отца содержали, таким образом, как совпадающие, так и несовпадающие компоненты. Запрет на наречение именем живого отца в этом случае, несомненно, соблюдался. Однако подчеркивалась и важная для любого рода вообще, а для правящего рода в особенности, непосредственная преемственность по отношению к отцу. В определенном смысле при таком имянаречении имена отца и сына оказываются одновременно тождественны и нетождественны друг другу. Обычай же называть князя по имени и отчеству делал созвучие между их именами особенно наглядным, особенно очевидным (ср. Ярослав Ярополчич, Ярополк Ярославич, Изяслав Мстиславич, Всеволод Володимерич, Володимup Всеволодичи др.).
Действительно, прямое и полное воспроизведение имени предка исходно было связано с верой в реинкарнацию, с верой в то, что в новорожденном вновь оживает дух умершего родича1. Когда будущий наследник появляется на свет; а его отец или дед еще живы, невозможно представить дело так, что их дух переселяется в новорожденного. Тем не менее, родственники стремятся предусмотреть ту ситуацию, когда ребенок после смерти своего отца станет главой родa, получит родовое имущество и власть. Именно тогда станет особенно важным, что он с рождения является членом рода, прямым преемником и «продолжением» отца. Подобный подход к властным привилегиям в династической истории, по видимому, надолго переживает буквальную веру в реинкарнацию. Однако самый принцип варьирования родового имени достаточно архаичен и действует скорее на ранних этапах истории знатного рода.
Особенно широко такой принцип частичного повтора или варьировании родового (и, в частности, отцовского имени) известен у германских народов. Высказывалось предположение, что в некоторых германских королевских династиях варьирование основ как средство имянаречения поначалу преобладало над принципом буквального noвтора имени того или иною умершего предка2. Примеры подобного варьирования обнаруживаются уже в эпоху Великого переселения народов. Так, у вандалов король Гундегизель (Gundegisel) назвал своих сыновей Гуидерих (Gunderich) и Гензерих (Genserich). В свою очередь, один из его сыновей Гензерих дает своим детям имена: Хунерих (Hunerich), Теодерих (Theoderich) и Гензо (Genso). У Гензо был сын Геларих (Gelarich), который нарек своего сына Гелимер (Gelimer).
1 О подобного рода представлениях и их важности для имянаречения см. классические работы: [Storm 1893;Комарович 1960].
2 Из недавних работ об этом см.: [Le Jan 2002. С. 31-50] с указанием литературы.
Аналогичный вариативный ряд прослеживается в V в. и у восточных готов [Storm 1893. С. 205]. Здесь мы обнаруживаем у короля Теодемира (Theodemir) сыновей по имени Теодерих (Theoderich), Теодемунд (Theodemund) и дочь Амальфреду (Amalfreda). Из них Теодерих называет своих дочерей Теодегото (Theodegoto), Острогото (Ostrogoto) и Амаласунта (Amalasuntha), тогда как его сестра Амальфреда дает своим детям имена Амалаберга (Amalaberga) и Теодехат (Theodehat). Наконец, Теодехат подбирает для своих сыновей имена Теодегизль (Theodegisl) и Теодеиантис (Theodenantis)3.
Из приведенных примеров видно, что в этих германских династиях, где подавляющее большинство имен двусоставны, формируется набор излюбленных именно в данном роду основ. Часто имя составляется из двух таких традиционных для династии основ, иногда задействуется только одна из них, а второй компонент оказывается несколько более свободным. Не исключено, впрочем, что произвольность этого компонента иллюзорна и связана с недостатком наших генеалогических сведений. Ниже мы увидим, что в подобного рода именах одна из основ могла быть взята из отцовского имени, а другая из материнского.
В то же время достаточно часто у германцев принцип варьирования имени родича сочетается с принципом прямого повтора имен умерших предков. Так, на протяжении V — первой половины VI в. у бургундских правителей в Восточной Галлии трижды повторяется имя Годомар (Godomar) и дважды Гундобад (Gundobad). При этом в роду присутствуют и вариативные ряды Гислахар (Gislahar) — Годегизль (Godegisl) — Гизлахад (Gislahad), Сигимунд (Sigimund) — Сигерих (Sigerich) и Гундеух (Gundeuch) — Гундобад (Gundobad).
3 Аналогичный принцип варьирования родового имени присутствует у лангобардов в VI в.: у Аудвина (Audvin) был сын Альбвин (Albvin) и дочь Альбсвинда (Albsvinda), в VII в. у родителей по имени Гарибальд (Garibald) и Вальдрада (Valdrada) были сыновья Гундовальд (Gundovald) и Гримвальд(Grimvald); в свою очередь у Гундовальда были сыновья Гундоберт(Gundobert) и Ариберт (Aribert), y Ариберта сыновей звали Бертари (Bertari) и Годиберт (Godibert), a у Бертари — Кунинкберт (Kimincbert).
В раннем Средневековье такое же сочетание принципов варьирования имен родичей и буквального повтора имен умерших можно наблюдать у франков, в династии Меровингов и у ранних Каролингов. Впрочем, у последних достаточно скоро принцип буквального повтора явно возобладал. Более того, именно в династической истории Каролингов рано становится возможным и полный повтор имени живого отца. Подобное явление имело место в родовой истории многих правящих домов Европы, в частности, и у Рюриковичей (начиная с середины ХI в.). Однако такой повтор родового имени живого отца характеризует существенно более поздний этап развития династического именослова, лежащий за пределами рассмотрения нашей работы. Отметим только, что реорганизация принципов имянаречения, вообще говоря, прямо или косвенно связана в правящих родах и с изменением (или попыткой изменения) порядка престолонаследия.
На англосаксонском генеалогическом материале принцип варьирования прекрасно прослеживается с VI по XI в. Здесь мы располагаем достаточным количеством данных, чтобы увидеть различные пути построения подобных вариаций. Так, здесь довольно распространены случаи, когда одна из основ имени отца повторяется в именах всех его детей: Эадмунд, например, называет своих сыновей Эадвиг (Eadwig) и Эадгар (Eadgar)4 (короли в конце X в.), а братьев епископа Эдильвини (Aediluini) (VII в.) звали Альдвини (Alduini) и Этельхун (Æthelhun), сестра же их, аббатиса, носила имя Эдильхильд (Aedilhild).
Повтор одной из основ иногда объединяет имена людей одного поколения. При этом имена мужчин в семье могут объединяться с помощью одной регулярно повторяющейся основы, а имена девочек — с другой. Ср., например, распределение имен в семье короля Мерсии Меревальда (Merewald) и королевы Эорменбэорги (Eormenbeorg) (вторая половина VII в.): их сын получает имя Мерефин (Merefin), тогда как дочери называются Мильдбурга (Mildburga), Мильдгита (Mildgitha) и Мильдрюд (Mildryd). Любопытно, что основа Mild-, содержащаяся в именах всех сестер, отсутствует в именах обоих родителей.
4 Сыном Эадгара был Эадверд (Эдвард, Eadweard) Мученик. Следует вообще отметить, что у англосаксов принцип варьирования родовых имен вплоть до X в. доминирует над принципом буквального повтора имен умерших (ср. [Le Jan 2002. С. 43]).
Иногда имя ребенка создается путем сложения одной из основ имени матери с элементом из имени отца. Так, сына Эльфгивы (Ælfgifu) и короля Этельреда (Æthelred) звали Эльфред (Ælfred). Подобный способ конструирования личных имен был отрефлектирован в источниках, относящихся к более позднему времени, когда самый принцип варьирования родительских имен уже требовал комментариев и объяснений. Вильям Мальмсберийский описывает такой процесс создания имени будущего епископа. Мать ребенка звали Вульфгева, а отца — Этельстан. Соответственно, их сын назван Вульфстаном: Pater Æthelstanus, mater Wlfgeua nominati <...> Puero Wlfstanus uocabulum datum; ex anteriore materni, et ex posteriore paterni nominis compositum. Spei felicis infans felici auspicio utrorumque parentum no-men mutuatur; qui utrorumque sanctitatem in se transfunderet... [WM. C. 4]. В начале XI в., когда Вульфстан появился на свет, такое имянаречение было вполне обычной практикой. Случаи подобного составления имен распространены еще в середине этого столетия: так, в 1046 г. в Суффолке родители по имени Эльфвине (Ælfwine) и Вульфгит (Wulfgyth) называют свою дочь Эльгит (Ælgyth), a в 1053 г. в Кенте Эадгева (Eadgefa) и Бридмер (Bridmer) дают своему сыну имя Эадмер (Eadmer).
Итак, даже при самом беглом обзоре можно убедиться, что варьирование родового имени у германцев было достаточно разнообразным. Чаще всего мы имеем дело с двусоставными именами, причем повторяться в следующем поколении могли как первые, так и вторые части таких имен. Хотя отцовскому имени, несомненно, отдавалось предпочтение, при варьировании могло использоваться также и имя матери, имена других живущих родичей. Вероятно, существовали и какие-то более тонкие механизмы образования новых имен в роду. Не исключено, что они несколько отличались от семьи к семье, от династии к династии. В данном случае для нас важно, что сам этот принцип со всей очевидностью был представлен у различных германских племен и народов. Многочисленные свидетельства о его бытовании охватывают период со времен Великого переселения народов до второй половины XI в., впрочем, как будет показано ниже, в некоторых родах он не утрачивает своей силы и позже, по крайней мере, до середины XII в.
Германский эпос и старшие рунические надписи сохраняют немало свидетельств о таких варьируемых родовых именах. Так, отца Сигурда (Sigurdr) Драконобойца, как известно из «Старшей Эдды» и «Песни о Нибелунгах», звали Сигмунд (Sigmundr). В древненемецкой «Песни о Хильтибранте» мы обнаруживаем персонажа по имени Херибрант (Heribrant), который приходится отцом главному герою Хильтибранту (Hiltibrant). В свою очередь, сына Хильтибранта, согласно этому же источнику, зовут Хадубрант (Hadubrant). В англосаксонском эпосе «Беовульф» одним из действующих лиц является Хродгар (Hrodgar), сын Хеальфдэне (Healfdene). Брата Хродгара звали Хеорогар (Heorogar), a сына Хеорогара — Хеоровэрд (Heoroweard). В эпосе перечисляются и имена сыновей самого Хродгара: Хредрик (Hredric) и Хродмунд (Hrodmund). Примеры подобного рода легко можно было бы умножить, варьирующиеся ряды имен для эпической поэзии — явление, на наш взгляд, далеко не случайное.
С одной стороны, аллитерирующий строй германского стиха естественным образом требовал и аллитерирующего созвучия в именах. С другой же стороны, при выборе имени для реальных исторических лиц, несомненно, имела место ориентация на язык поэзии. Поэтический язык был «языком богов», языком выстроенным и оформленным. Личное имя, связывающее человека с его земными и небесными прародителями, обозначающее его место в мироздании, также принадлежало сакральному языку. Иными словами, генеалогический перечень является существенным элементом поэтического языка, а поэтический язык, в свою очередь, формирует, так сказать, эвфонический поход к выбору имени. В сущности, любой генеалогический перечень строился как поэтический аллитерирующий ряд. Такой «сплав» поэтического и исторического в сочетании имен мы можем воочию наблюдать в старшерунических надписях, где подобное аллитерирующее варьирование имен реальных людей заключено в достаточно жесткую формулу: ср., например, надпись на камне из Истабю (Istaby): HapuwulfR HeruwulfiRwraitrunaRþaiaR aftiR Hariwulfa «Хадувульф сын Херувульфа написал эти руны по Харивульфу».
Реальная практика имянаречения закреплялась в своего рода мнемонических формулах рунического и эпического текста, а эти формулы, в свою очередь, задавали образец для последующего выбора имен. При этом варьирование имен не ограничивается только повтором одной из основ имен живущих предков. Коль скоро речь идет о рунических надписях и поэтических текстах, мы имеем дело с созвучием родовых имен и, прежде всего, с аллитерирующим варьированием. В известном смысле, имя потомка должно было быть уподоблено по звучанию имени предка. Повтор одной из основ имени оказался крайне эффективным способом такого уподобления, тем более что он делал очевидным не только звуковое, но и семантическое сходство имен предка и потомка. Реализация этого способа у германцев не ограничивается исключительно королевскими домами. У разных народов он зафиксирован в генеалогической истории знатных, «родовитых» семей.
Генеалогии скандинавских родов, в которых принцип варьирования имени представлен исключительно широко, демонстрируют, как в одних королевских династиях он рано вытесняется принципом буквального повтора имени умершего предка, а в других королевских и некоролевских семьях интересующие нас принципы сосуществуют и взаимодействуют в течение длительного времени. Так, при всей сложности структуры имянаречения в норвежской королевской династии Х-ХII вв. можно, как кажется, утверждать, что принцип варьирования имен не играл здесь сколько-нибудь существенной роли. Между тем, у норвежских переселенцев в Исландию он, напротив, был в эту эпоху активно задействован. Обращаясь к «Книге о взятии земли» (Landnâmabôk), повествующей о заселении Исландии, мы находим, например, такие генеалогические последовательности: Торбьёрн (Þor-biörn) — Торбранд (Þôrbrandr) — Асбранд (Asbrandr) — Вэбранд (Vébrandr), Торбьёрн (Þorbiörn) — Торбард (Þorbardr) — братья Торарин (Þorarinn) и Торгильс (Þôrgils), Сэмунд (Sæmundr) — Гейрмунд (Geirmundr) (ср. при этом имя его сестры: Торлауг) — Сёльмунд (Sölmundr) — Гудмунд (Gudmundr), или Торлак (Þôrlâkr) и его сыновья Бергтор (Bergþorr) и Стейнтор (Steinþôrr).
У датских конунгов принцип варьирования, судя по свидетельствам «Беовульфа», был актуален в древности (см. примеры выше). В IX в. мы еще обнаруживаем этот принцип в именах королевских семей, но ко второй половине X в. его следы в правящей династия теряются, и он уступает место практике наречения в честь умершего предка. Однако рунические камни, оставшиеся на территории Дании и относящиеся к Х-ХI вв., свидетельствуют о сохранности принципа варьирования за пределами королевского рода.
В этом отношении интересную картину являют собой имена правителей Швеции. Здесь в династии Инглингов мы видим совпадение основ у некоторых легендарных конунгов, таких как Домальди (Dômaldi) и Домар (Dômarr) или Ингви (Yngvi, Ingi), Ингвар (Ingvarr) и Ингьяльд (Ingjaldr). В более позднюю, «историческую» эпоху мужские имена Иглингов не подвержены варьированию, в XI в. здесь, как и в других скандинавских династиях преобладают случаи буквального повтора имен умерших предков. Однако принцип варьирования остается в Швеции актуальным инструментом династической стратегии. С одной стороны, у самих Инглингов продолжают варьироваться основы женских имен. Так, Олав Эрикссон (Шведский или Шётконунг) называет своих дочерей от наложницы по имени Эдла — Астрид (Astridr < Asfridr) и Хольмфрид (Holmfridr)5 [Hkr. T. I. С. 457; Hkr. T. П. С. 162; Fms. T. IV. С. 179; OHm. T. I. С. 59; КЗ. С. 166, 228]. Кроме того, в имени его законной дочери Ингигерд (Ingigerdr) повторяется имя легендарного основателя династии Инг(в)и-Фрейра (Yngvi Freyr); как мы увидим ниже, использование этого имени и в дальнейшем окажется значимым для правителей Швеции.
5 Впрочем, в некоторых источниках Хольмфрид упоминается не как дочь, а как сестра Олава Шведского [ÔHm. T. I. С. 59]. Не исключено, что у Олава Шведского действительно была сестра с этим именем. В таком случае это означает, что побочная дочь конунга была названа именно в ее честь.
Нельзя не упомянуть также, что Ингигерд выходит замуж на Русь, за Ярослава Мудрого, и, по-видимому, принимает здесь христианское имя Ирина. Не исключено, что при выборе христианского имени для шведской невесты русского князя, наряду с прочим, учитывали и эвфоническую близость имен Ирина и Ингигерд.
Насколько можно судить из «завещания» Ярослава Мудрого, все его сыновья, остававшиеся в живых к моменту смерти отца и унаследовавшие от него власть над Русью, являлись также и сыновьями Ингигерд. Сыновья Ярослава Мудрого и Ингигерд получают имена, традиционные для рода их отца. При этом нельзя не отметить, что многие из этих имен содержат повторяющуюся основу -слав, о чем подробнее см. ниже. Вместе с тем один из младших детей Ярослава и Ингигерд был наречен Игорем. Имя Игорь, скандинавское по происхождению (Ingvarr), носил, как известно, один из первых Рюриковичей, сын основателя династии, и потому его появление в семье Ярослава не кажется полной неожиданностью. Существенно, однако, что между первым в династии Игорем и Игорем Ярославичем лежат три поколения князей, среди которых мы не знаем ни одного носителя этого имени6, кроме того, Игорь Ярославич остается едва ли не единственным обладателем имени Игорь в роду Рюриковичей на протяжении всего XI в.
6 Строго говоря, мы не встречаем имени Игорь у сыновей, внуков и правнуков Игоря Рюриковича, т. е. у его прямых потомков по мужской линии. При этом в договоре с греками 944 г. упоминается, как известно, «Слуды Игоревъ нети Игоревъ.» [ПСРЛ. Г. I. С. 46]. На основании этого фрагмента не раз высказывалось предположение, что у князя Игоря был племянник-тезка. Если принять такое прочтение, то вероятной представляется гипотеза о том, что Игорь приходился Игорю Рюриковичу племянником по женской линии. С другой стороны, нельзя полностью исключить возможность того, что у Игоря Рюриковича был брат (родной или двоюродный), который нарек своего сына в честь живого родича-правителя, оставляя ребенка на попечение последнего. Подобные примеры нам известны из более поздней династической истории Рюриковичей (см. [Литвина, Успенский 2003]). Впрочем, существование таких родственников Рюрика не подтверждено никакими документальными известиями.
Возможно также другое прочтение фразы «Слуды Игоревъ нети Игоревъ», при котором в договоре фигурирует не два родича Игоря, а один — Игорь Святославич. Соответственно, родичем Игоря здесь назван Слуды, и в тексте лишь представлена его дополнительная характеристика. Он является еще одним посланником от князя Игоря, будучи одновременно его родственником.
Собственно говоря, у нас нет оснований определенно утверждать, какую именно степень родства отражает здесь славянское «нети», точнее, насколько оно терминологизировано в тексте договора. Словом «нети» мог обозначаться, как кажется, довольно широкий круг младших кровных родичей: 'потомок, внук, племянник, сын сестры' и т. п.
Подобное воскрешение родового имени, долгое время остававшегося вакантным, — явление не столь уж редкое в истории европейских династий. Тем не менее, каждый такой случай обусловлен, как правило, особыми обстоятельствами, некоторой спецификой в ситуации имянаречения. В то же время, можно предположить, что к середине XI в. на русской почве была не вполне утрачена связь между исходным скандинавским Ingvarr и освоенным на Руси Игорь.
С появлением у Ярослава жены-шведки по имени Ингигерд, связь этих имен могла быть вновь актуализирована. Во всяком случае, имя Игорь по принципу созвучия родовых имен могло соотноситься с именем его матери. Если наше предположение верно, то наречение одного из сыновей Игорем, с одной стороны, апеллировало к истории отцовского рода, а с другой стороны, подчеркивало связь с родом матери, носившей имя Ингигерд (Ingigerdr) и принадлежавшей к династии Инглингов. В пользу такого допущения свидетельствует и то обстоятельство, что Игорь был младшим сыном Ярослава. При той жесткой ориентации на род отца в выборе династических имен Рюриковичей, связь с материнским родом Инглингов могла, как кажется, проявиться лишь в именах младших наследников.
Когда со смертью сыновей Олава Шведского династия Инглингов прекратила свое существование, конунгом Швеции стал Стейнкель, приходившийся не то зятем, не то пасынком, не то племянником последнему Инглингу Эймуиду Олавссону7. Для нас существенно, что конунг Стейнкель дает своему сыну имя Инги(Ingi), — не являясь прямым потомком древней шведской династии, с помощью такого имянаречения Стейнкель, по-видимому, пытался подчеркнуть и усилить связь своего рода с родом Инглингов. Показательно при этом, что потомки Стейнкеля подхватили такую стратегию своего родоначальника, и имя Инги тем или иным образом воспроизводилось или варьировалось в составе имен, которые они давали своим детям. Одна из внучек Инги Стейнкельссона (Старого) получила имя Ингирид (Ingiridr), а ее сын от брака с норвежским королем носил не использовавшееся ранее в норвежской династии имя Инги (Ingi). Другая внучка Инги Старого получила имя Ингибьёрг— она была дочерью русского князя Мстислава Великого и шведки Кристины (Христины).
7 Понятия 'зять', 'тесть', 'пасынок' могли обозначаться в древнеисландском одним и тем же термином mâgr, mâgar 'свойственник'. О происхождении Стейнкеля см. подробнее: [Успенский Ф.Б. 2002а. С. 226-231].
Приведенные выше примеры не исчерпывают и малой доли того материала, который подтверждает существование принципа варьирования родового имени у германцев. В пределах знатного рода имена могли быть созвучны, уподоблены друг другу. Мы рассмотрели лишь несколько способов такого уподобления. В процесс варьирования, прежде всего, вовлекались имена живых родичей, отца и матери, но нередко в него втягивались и имена родичей умерших. Иногда уподобление осуществлялось при помощи повтора одной из основ уже присутствовавших в роду имен. Иногда же созвучие строилось на менее наглядных основаниях. Такое варьирование могло подчеркивать, выявлять родовые связи «по вертикали» — с отцом, матерью, дедами и прадедами с обеих сторон, с легендарными прародителями. Оно могло актуализировать и «горизонтальные» родовые связи, формировать выделенные группы в пределах одного поколения — всех детей одних и тех же родителей, внуков или внучек одного и того же деда или бабки. Разумеется, варьирование имен создавало прекрасные возможности для учета «вертикальных» и «горизонтальных» связей одновременно, или, например, для закрепления союза объединяющихся между собой родов. Принцип созвучия, как кажется, предполагал не столько прочерчивание какой-либо магистральной линии родовых связей, сколько всевозможное комбинирование и сведение воедино всех генеалогических отношений рода. Ёмкость этого древнего принципа была, по-видимому, больше связана с концепцией единства и упрочения рода, нежели с идеей единовластия. Превращение того или иного знатного рода в правящую династию в некотором смысле постепенно отодвигало этот принцип на периферию практики имянаречения. Тем не менее, в династической стратегии выбора имени еще долгое время продолжают эксплуатироваться различные возможности, предоставляемые принципом варьирования. Обращаясь с какому-либо из способов варьирования родовых имен, члены правящей династии формируют дополнительные культурные механизмы, напрямую связанные с преемственностью власти. Полный повтор имени живого или умершего предка мог по тем или иным политическим причинам быть выгоден и невыгоден одновременно, и тогда на помощь приходило варьирование, созвучие, неполный повтор. В другой ситуации принцип созвучия, варьирования лишь подкреплял какие-либо другие установки при имянаречении, служил «дополнительным аргументом» в пользу определенного имени. Межэтнические и в особенности династические браки со всей очевидностью способствовали как усвоению новых имен, так и «трансляции» определенных принципов имянаречения. Поскольку мы коснулись истории не только мужских, но и женских династических имен, это естественным образом подводит нас к теме «германского» принципа варьирования за пределами собственно германского мира. Исследуя принцип варьирования в династии Рюриковичей, необходимо учитывать, что его действие было связано с различными этапами истории и, по-видимому, предыстории Руси.
Важнейшим событием в истории именослова Рюриковичей стал выбор славянского имени для наследника Игоря и Ольги — князя Святослава Игоревича, выбор, ознаменовавший собой новую точку отсчета в истории рода8. Происхождение имени Святослав в роду Рюриковичей вызывало немало споров у исследователей. Ни во времена появления на свет Святослава Игоревича, ни раньше мужская версия этого имени у представителей славянских правящих родов, как кажется, в источниках не зафиксирована. Впрочем, это никоим образом не может свидетельствовать об отсутствии такого имени у знатных славян, так как наши сведения об антропонимиконе той эпохи крайне ограниченны. Обе основы, входящие в это имя, вне всякого сомнения, широко использовались у славян: достаточно упомянуть хотя бы имена моравских правителей IX в. — Ростислава и Святополка. Кроме того, сохранились сведения о хорватском князе Святославе, сыне Стефана Держислава, который действовал в конце X — начале XI в. и вполне мог бы быть младшим современником Святослава Игоревича.
Сохранилась женская версия этого династического имени — Святослава— его носила сестра Кнута Великого, жившая на рубеже X-XI вв. По-видимому, это имя пришло к датчанам из рода матери принцессы, жены конунга Свейна Вилобородого, происходившей из польской династии Пястов9. Ее имя, чуждое по происхождению для скандинавов, тем не менее, фонетически перекликается с именем ее отца Свейна и таким образом, при всей своей чужеродности, хотя бы отчасти встраивается в династическую традицию имянаречения.
8 Принципу варьирования родовых имен вполне соответствует предположение, высказанное A.M. Членовым об имени Святослав. По версии исследователя, это имя представляет собой искусственный конструкт, объединяющий в себе перевод имени Рюрик (Hrörekr «могучий славой, прославленный») и Олег (< Helgi «святой, священный») [Членов 1970. С. 327]. Такая интерпретация появления имени Святослав представляется нам остроумной, но не вполне правдоподобной. В скандинавской родовой традиции имя потомка могло быть производным от имени предка, но, как кажется, ни у скандинавов, ни у их соседей не известны случаи подобного комбинирующего перевода двух родовых имен на чужой народно-разговорный язык.
9 См. подробнее: [Успенский Ф. Б. 2002. С. 24 — 25, 50, 57].
Для скандинавского рода, каким были первые поколения Рюриковичей, адаптация славянских имен не могла не представлять немалых сложностей. Эти имена не были для них родовыми, и только насущная необходимость жить и править в новых условиях, сопровождающаяся неизбежной «славянизацией» рода, могла привести к столь кардинальной смене типа родовых имен. При этом дело не обошлось, на наш взгляд, без некоторого уподобления вновь осваиваемых славянских имен более привычным для варяжской среды скандинавским антропонимам. Такое уподобление, как кажется, могло происходить при определенном посредстве принципа варьирования родового имени. Так, все известные нам но договору с греками от 944 г. славянские имена «княжья» содержат элемент -слав. Не исключено, что имена такого рода легче усваивались скандинавским окружением их носителей, потому что связывались для них по звучанию с традиционным скандинавским антропонимическим элементом -leifr/lâfr. Семантически -слав и -leifr / lâfr не имеют ничего общего: -leifr/lâfr означает 'некто оставшийся после предка, потомок, наследник, преемник' [Vries 1977. С. 350-351]. Этимологически -слав и -leifr/lâfr возникают, скорее всего, вне всякой зависимости друг от друга. Объединиться они могли лишь на основании фонетической близости, что для скандинавской традиции, культивирующей звуковое подобие варьируемых родовых имен, могло служить дополнительным apгументом в пользу адаптации того или иного антропонима.
Имена на -leifr / lâfr были достаточно распространены в Скандинавии. Несомненно, что среди варягов, окружавших Игоря, Ольгу и Святослава, были люди, чьи имена включали в себя элемент -leifr / lâfr. Об этом свидетельствует, в частности, упоминания в договорах с греками таких имен, как Рулав (Hrodleifr, Hrolleifr), Фрелав (Fridleifr), Вузлевъ (Ôleifr?) и др. Не исключено, что в скандинаво-русской среде и ряд других скандинавских имен, содержащих этимологически иную вторую основу (таких, например, как Фарлоф (с основами Far- и -ulfr?)), могли восприниматься как сходные с именами на -leifr / lâfr и именами на -слав. Повторим еще раз, что если подобного рода ассоциативный процесс имел место, то историческая этимология и исходная семантика именных основ могла не играть в нем вовсе никакой роли. При том кардинальном изменении культурной ориентации и «антропонимического кода» в династии Рюриковичей, которое пришлось на третье поколение варяжских правителей, важной оказывалась возможность синхронического звукового уподобления новых имен привычным.
Любопытно, что элемент -слав так же, как и элемент -leifr / lâfr, мог свободно входить в состав не только мужского, но и женского имени: -leifr /lâfr означало 'потомка, преемника' и мужского, и женского пола [Janzén 1947. С. 107]. В династии Рюриковичей -слав становится самой значимой основой для образования мужских и женских имен, притом что такие именные основы, как, например, -полк или -волод, фигурируют в качестве второго элемента исключительно в мужских именах.
Разумеется, все наблюдения, связанные с возможным ранним сближением славянского -слав и скандинавского -leifr / lâfr достаточно гипотетичны. Тем не менее, в пользу этой гипотезы может свидетельствовать более поздняя скандинавская практика «вторичного пересчета», когда уже хорошо укоренившиеся имена русских князей с элементом -слав стандартным образом передаются в сагах с элементом -leifr / lâfr (подробнее см. ниже). Мы очень немного знаем о том, каким именно образом налаживались культурные и, в особенности, языковые контакты в ту эпоху, когда род скандинавских правителей превращался в династию русских князей. Родовые имена были одной из самых важных составляющих в обеих традициях. Акт имянаречения в княжеской семье X в. порождал ситуацию, требующую или прямого предпочтения одного традиционного набора имен другому, или некоторого компромисса между двумя именословами. Можно предположить, что имя Святослав означало в ту пору несомненную победу местной традиции, но при этом победу, подразумевающую определенный компромисс.
На протяжении нескольких последующих десятилетий закладывается основа будущего династического антропонимикона Рюриковичей. Значительная часть имен (таких, как Святослав, Ярополк, Володимир), появившихся в именослове именно в это время, впоследствии будет полностью или частично воспроизводиться из поколения в поколение. Однако мы не можем сказать ничего определенного о том, каким образом эти имена впервые попадали в княжеский обиход.
Очевидно одно — это имена славянские, двусоставные, сходные как с теми, что носила славянская знать из окружения Рюриковичей во второй половине X — XI в., так и с теми именами, что использовались в правящих династиях других славянских стран. При этом нельзя не отметить, что славянские и германские имена знати образовывались по весьма сходному принципу. Двусоставность таких имен была, по-видимому, исключительно распространенным явлением. Концепты же, использовавшиеся для их образования, в обеих культурах были, судя по всему, достаточно близки: 'слава', 'доблесть', 'могущество', 'битва', 'война', 'месть', 'мир', 'святость', 'победа', 'рост', 'жизнь' и т. п. Основы с подобной семантикой считались приемлемыми для имен воинов и правителей, они являли собой своеобразный «конструктор», из которого эти имена собирались и разбирались.
Едва ли можно отрицать влияние германской системы имянаречения на славянскую, но до середины X в. следы этого влияния не так легко зафиксировать. В самом деле, двусоставные имена с довольно определенной семантикой компонентов могли появиться у родовитых славян не без воздействия германских культурных образцов. Возможно, в иных случаях заимствовались и переосмыслялись и некоторые из лексических компонентов этих имен. Нельзя полностью исключить и того, что архаический запрет называть ребенка именем живого отца пришел к славянам от германских народов. Тем не менее, все перечисленные явления могли развиться самостоятельно, в пределах самого славянского культурного ареала. Вo всяком случае, утверждение о заимствовании нуждаются, как кажется, в сколько-нибудь развернутом исследовании конкретных путей и механизмов этого процесса.
На русской почве вычленение «германской составляющей» в древнейшей славянской системе имянаречения тем более затруднено, что со второй половины X в. возможные отголоски ранних славяно-германских контактов в этой сфере были поглощены более наглядным верифицируемым воздействием скандинавской традиции имянаречения. Варяги, осевшие на Руси в X в., несомненно, принесли сюда не только свои родовые имена, но и свои принципы имянаречения, в частности, — принцип варьирования родового имени. В складывающейся династии Рюриковичей этот принцип начинает функционировать самостоятельно, в соответствии с требованиями династической стратегии русского княжеского рода. Не исключено, что иногда его действие поддерживалось позднейшими скандинаво-русскими контактами, как это происходит при описанном выше имянаречении Игоря, младшего сына Ярослава Мудрого и Ингигерд. Однако эти контакты, начиная с XI в., играли относительно скромную роль в системе выбора родового имени.
Мы располагаем вполне определенными сведениями о том, что в варяжских семьях на Руси практиковалось варьирование основ имен, принадлежащих живым предкам. Возвращаясь к эпохе Святослава Игоревича и его сыновей, отметим, что пример такого варьирования зафиксирован, в частности, в «Повести временных лет», где полоцкий князь носит имя Рогволод (Ragnvaldr, Rögnvaldr), а его дочь зовется Рогнедой (Ragnheidr). Как известно, Рогнеда Рогволодовна стала женой Владимира Святого и матерью нескольких его сыновей, в частности, Изяслава Полоцкого и Ярослава Мудрого. Имена Рогволоди Рогнеда наследуются династией Рюриковичей и буквально воспроизводятся в именах их потомков. Имя Рогволод, в частности, закрепляется в именослове полоцких князей (среди них известны, например, Рогволод Всеславич и Рогволод Борисович).
В перспективе варьирования родовых имен более любопытна история имени Рогнеда на Руси. Это имя зафиксировано в летописи у одной из дочерей Мстислава Владимировича Великого, праправнучки Ярослава Мудрого. Вполне вероятно, что между Рогнедой Рогволодовной и Рогнедой Мстиславной в роду Рюриковичей были и другие носительницы этого имени — женские имена сохранились в источниках гораздо хуже мужских. Тем не менее, именно в семье Мстислава Великого подобный выбор имени для девочки оказывается предельно мотивированным. Как уже упоминалось выше, Мстислав Великий был женат на шведской принцессе Кристине, дочери шведского конунга Инги Старого (см. выше). Единственный брат Кристины носил то же самое имя, что и полоцкий князь во второй половине X в. наследника конунга Инги звали Рёгнвальд (Rögnvaldr, Rögnvaldr). Таким образом, имя интересующей нас дочери Кристины повторяло одну из основ имени ее родного дяди по материнской линии и полностью воспроизводило имя ее прапрапрабабки по отцовской линии Рогнеды Рогволодовны. Если мы вспомним, что имя родной сестры Рогнеды Мстиславны — Ингибьёрг— варьирует имя их деда по материнской линии (отца Кристины и Рёгнвальда), то можно говорить о немалой устойчивости принципа варьирования в семье Мстислава. Во всяком случае, он, несомненно, использовался здесь при наречении девочек.
Замечательно, что принцип варьирования запечатлелся с разрывом более чем в век в одной и той же антропонимической паре — Рёгнвальд/Рогволод и Рогнеда. При этом семейная ситуация Мстислава Великого свидетельствует, как мы попытаемся показать ниже, об укорененности этого принципа на русской почве, а не о необходимости его регулярного подпитывания извне.
Рассмотрев судьбу антропонимов Рогволод и Рогнеда, вернемся к событиям второй половины X в., к ситуации имянаречения сыновей Святослава Игоревича. Как мы помним, Святослав, отец Владимира Святого, был первым носителем славянского имени в династии Рюриковичей. Ни один из известных нам сыновей Святослава не получил имени, которое воспроизводило бы какие-то элементы отцовского двусоставного имени. Как известно, двое из его сыновей получили двусоставные имена Ярополки Володимир, тогда как третий был назван не членимым на несколько основ скандинавским именем Олег.
Пожалуй, только это последнее имя уже может быть названо родовым для династии Рюриковичей, но и здесь необходимы некоторые оговорки. Действительно, мы ничего не знаем о том, в каком именно родстве с Рюриковичами состоял Олег, преемник Рюрика и воспитатель его сына Игоря. Иными словами, мы не знаем, кем приходились друг другу «вещий» Олег и интересующий нас Олег Святославич. Имя матери Олега Святославича, время и обстоятельства его появления на свет — все это также остается нам неизвестным. По-видимому, он не был старшим сыном князя Святослава, но при этом занимал более высокое место в семейной иерархии, нежели его единокровный брат Владимир. Таким образом, с определенной долей условности Олега можно считать вторым из трех братьев, унаследовавших власть над Русью от Святослава Игоревича.
При всей скудости летописных известий о семейной жизни Святослава Игоревича, бросается в глаза, что главная роль в воспитании княжичей принадлежала их бабке, княгине Ольге. Иерархический статус и властные права княгини Ольги, после гибели ее мужа Игоря, несомненно, отличался от статуса других женщин княжеского рода, а потому естественно предположить, что ее имя приобретает особый статус в княжеском именослове. На наш взгляд, имя ее второго внука непосредственно апеллирует к ее родовому имени. Строго говоря, скандинавские по происхождению имена Ольга (Helga) и Олег (Helgi) являются мужской и женской версией одного и того же односоставного имени.
С формальной точки зрения, на скандинавской почве не вполне правомерно говорить в данном случае о варьировании — основы этих имен полностью идентичны, и различаются они лишь окончаниями. Тем не менее, можно предположить, что и в Скандинавии изменение грамматической формы имени воспринималось как его варьирование. Различия по полу создавали некоторую «лазейку», позволявшую предельно сближать имя живого предка с именем его прямого потомка. Примеры с подобного рода мужской и женской версией имени у предка и потомка на скандинавской почве известны. Можно указать два случая, когда в Исландии X в. отец по имени Хельги (Helgi) называл свою дочь Хельга (Helga): речь идет о Хельге Хелгадоттир, дочери Хельги Тощего [Isl. С. 25; Ldn. С. 79, 196], и о ее полной тезке, Хельге дочери Хельги, упоминаемой в «Книге о заселении земли» [Ldn. С. 106,217-218]. Сохранился и пример наречения сына мужской версией материнского имени: так, из «Саги о Золотом Торире» мы знаем о Бьёрне сыне Беры [Gulþ. С. 8]10. При этом такие случаи никак нельзя назвать многочисленными, а подобный способ варьирования родового имени — широко распространенным.
По-видимому, перед династией Святослава Игоревича, стремившейся окончательно закрепить свои властные полномочия на Руси, стояла задача как можно более эффективного использования той части родового именослова, которая уже была связана с Русью, так или иначе, известна на Руси. Имя Олег связывало новорожденного мальчика с его знаменитой бабкой, под чьим покровительством ему предстояло расти, и с уже когда-то правившим на Руси Олегом, родичем или, по крайней мере, ближайшим союзником Рюриковичей11.
Ко времени появления следующего поколения Рюриковичей, детей Владимира Святославича, династия уже располагала некоторым набором укоренившихся родовых княжеских имен и некоторым набором основ, пригодных для их варьирования (таких, как -слав, -свят, -яр, -полк, -перед (пред)12, -волод (влад), -мир). Именно в эту эпоху княжеский антропонимикон существенно расширяется, можно сказать, что закладываются основы для имянаречения многих поколений Рюриковичей. Постепенно создается «традиционная», привычная форма русского княжеского имени.
Большинство сыновей Владимира Святого получают двуосновные имена, причем почти все эти имена содержат уже фигурировавшие в роду Рюриковичей основы13. Условно говоря, эти имена либо состоят из комбинации двух компонентов, уже зафиксированных у предков, либо старый компонент фигурирует в сочетании с новым. Преемственность же с именословом предков в этих двусоставных именах сохраняется в любом случае14. Господствующее положение в поколении сыновей Владимира Святого занимает элемент -слав, входивший в имя их деда Святослава. Напомним, что по летописным источникам вычленяются следующие имена детей князя Владимира, содержащие эту основу: Вышеслав, Изяслав, Мстислав, Ярослав, Святослав, Станислав, Судислав и Предслав. Повтор основы -слав не является варьированием имени живого предка — дед, Святослав Игоревич, умер до появления на свет этих своих внуков. Существенно, однако, что Владимир не ограничился простым повтором имени Святослав в имени одного из своих сыновей, а включил этот формант в имена большинства детей. Здесь уместно говорить о многократном закреплении составных элементов имени деда в именах его внуков.
10 Björn означает 'медведь', a bera - 'медведица' Ср. [Keil 1931. С. 13, 14, 125 прим. 10]
11 О возможной корреляции имени княгини Ольги с именем вещего Олега см. [Успенский Ф.Б. 2002. С. 45-47].
12 Из договора 944 г. мы знаем женское имя Передслава. Мы не можем с полным основанием утверждать, что эта Передслава состояла в родстве с домом Рюриковичей, однако подобное предположение представляется вполне вероятным, так как ее имя несколько раз повторяется впоследствии в княжеской династии.
13 Единственное исключение из этого ряда — Позвизд, чье имя раз и навсегда выпадает впоследствии из княжеского антропонимикона.
14 Мы не знаем большинства имен родственников сыновей Владимира по женской линии. Не исключено, что компоненты имен, представляющиеся нам новыми, черпались именно из этого источника. С другой стороны, мы полагаем, что на протяжении XI первой половины XII в, при наречении мальчиков Рюриковичи в максимальной степени ориентировались на род отца.
Прямое и непосредственное варьирование имени живого отца имеет место лишь в одном из известных имен сыновей крестителя Руси. Оно связано с повтором основы -волод. Речь идет об имени Всеволод, которое получил сын Владимира и Рогнеды, родной брат Ярослава Мудрою. Всеволод Володимирович, судя по всему, умер еще при жизни отца, т. е. до 1015 г. Интересно, что здесь имеет место хорошо известный нам по германскому (и, частности, по скандинавскому) материалу прямой повтор одной из основ имени живого отца с изменением ее позиции в слове: Володимер — Всеволод15. В имени сына отцовская основа перемещается с первого места на второе, при этом «новая» основа -все в дальнейшем регулярно входит в состав и других княжеских имен. Так, существует, например, мужское княжеское имя Всеслав, особенно характерное для полоцкой династии, и женское имя Всеслава, встречающееся у потомков Всеволода Ярославича. Основа же -волод встречается в составе еще одного типа княжеского имени, о чем подробнее см. ниже16.
15 Случаи подобного варьирования отцовского имени с перестановкой одной из основ в изобилии встречаются в древнеисландских источниках. Так, в X в. исландец по имени Гримольв (Grimolfr) называет своего сына Торгримом (Þorgrimr) Ldn. С. 123, 230] (интересно, что в некоторых источниках этот Торгрим назван просто Грим[Eg. Гл. XXVIII. С. 75]). Из родовых саг известны такие персонажи, как Торфинн (Þorfinnr) сын Финнгейра (Finngeirrsson) [Eb. Гл. VII. С. 15], Торгейр (Þorgeirr) сын Гейррёда (Geirrødarson) [Eb. Гл. IX. С. 21], Торкатла (Þorkatla) дочь Кетильбьёрна (Ketilbiarnardottir) [Nj. Гл. XLVI. С. 105], Бергтор (Bergþôrr) и Стейнтор (Steinþôrr) сыновья Торлака (Þorlâkssynir) [Eb. Гл. XU. С. 31-32] и др.
Женские имена на скандинавской почве могли образовываться путем варьирования основы как из отцовского, так и из материнского имени. Например, одну из дочерей уже упоминавшегося Хельги Тощего и женщины по имени Торунн (Þôrunn) звали Ингунн (Ingunn) [Nj. Гл. XCV. С. 216; Гл. СХIII. С. 259]. Напомним, что имя другой дочери Хельги и Торунн представляло собой женскую версию отцовского имени (Хельга).
Сложнее обстоит дело с единственным именем, которое содержит в себе элемент -полк. В имени Святополк воспроизводятся не только первая основа имени деда, но и основа, входившая в имя старшего брата Владимира — Ярополка Святославича. Очевидно, что благодаря этой основе, имя Святополка Окаянного резко контрастировало с другими двусоставными именами детей Владимира. Хорошо известно предание о появлении на свет этого княжича: наиболее ясным в нем представляется сообщение, что Святополк родился вскоре после смерти Ярополка. Сообщается также, что мать Святополка была женой Ярополка Святославича, и Володимир «залеже жену братьню Грекиню. и бе непраздна. отнея же роди Святополка» [ПСРЛ. Т. II. С. 66 под 980 г.; ПСРЛ. Т. I. С. 78]. Кроме того, в летописи утверждается, что Владимир не любил Святополка «бе бо от двою оцю от Ярополка и от Володимира»17.
16 Здесь же упомянем и о характерной ошибке в «Хронике» Яна Длугоша, где по ходу повествования появляется русский князь Всеволодимер. По-видимому, хронист ощущал связь между этими именами и потому воспринял их как единое целое. Кроме того, Длугош мог обладать какими-то сведениями о тех периодах истории, когда князь-отец носил имя Всеволод, а князь-сын был Володимиром(или наоборот), и смешивал фигуры этих князей.
17 Ср. «Сказание о святых мучениках Борисе и Глебе»: «Сего <Святополка. — А.Л., Ф.У.> мати преже бе чьрницею, гръкыни сущи, и поялъ ю бе Яропълкъ, брать Володимирь, и ростригь ю красоты деля лица ея, и зача оть нея сего Святоплъка оканьнааго. Володимирь же, поганъй еще, убивъ Яропълка и поять жену его, непраздьну сущю, оть нея же родися сий оканьный Святопълкъ. И бысть оть дъвого отцю и брату сущю, темь же и не любляаше его Володимиръ, акы не отъ себе ему сущю» [Абрамович 1916. С. 27-28, ср. С. 82, 99, 179].
Этот рассказ может восприниматься как легендарный, т. к. в летописи он служит объяснением для последующих злодеяний Святополка Окаянного, однако ряд исследователей склоняется к его буквальному прочтению. Показательно, что Святополк был единственным из детей Владимира, кто получил имя, содержащее элемент -полк, т. е. со всей очевидностью воспроизводящее одну из основ имени Ярополк. Разумеется, это не может быть прямым доказательством отцовства Ярополка Святославича, однако, на наш взгляд, такое имянаречение скорее подтверждает предание о его появлении на свет. Имя новорожденного не воспроизводит буквально имени одного из возможных отцов, но при этом явно актуализирует связь с ним. Необходимо учитывать, что наречение в честь дяди по отцу было бы делом вполне обычным, а подобное комбинирование с использованием одной из основ имени старшего родича может, как кажется, отражать те «сомнения» Владимира, о которых повествует летопись и другие источники. Вместе с тем, первая из основ имени Святополка демонстрирует, что он, во всяком случае, был внуком Святослава Игоревича18.
Само по себе имя Святополк, разумеется, не было сконструировано Владимиром — это одно из древних славянских династических имен. Его носил, в частности, один из могущественных правителей Великой Моравии во второй половине IX в. (891 — 894 гг.). Так звали и одного из сыновей польского короля Мешко I, оно встречается в изобилии и у поморских князей. Характерно, что со смертью Святополка Окаянного это имя отнюдь не исчезает из династии Рюриковичей вплоть до середины XII в. Можно допустить, что в княжеской традиции на протяжении всего XI — начала XII столетия вина Святополка в гибели свв. Бориса и Глеба не оценивалась столь однозначно. Лишь позднее, когда агиографическая версия вытесняет родовое предание, это имя исчезает из именослова правящей династии19.
Элемент -полк (по-видимому, достаточно древний) на русской почве зафиксирован только в двух уже упоминавшихся княжеских именах Святополки Ярополк. Показательно, что после Святополка Окаянного имя Святополк регулярно фигурирует в паре с именем Ярополк. Так, у Изяслава Ярославича были сыновья: Мстислав, Ярополк и Святополк. У внука Святополка Изяславича, Юрия Ярославича, были дети: Иван, Ярослав, Глеб, Святополк и Ярополк.
18 Весьма любопытно, что на реверсе монет Святополка изображался княжеский двузубец с крестом (а не трезубец, как на деньгах Владимира Святого и Ярослава Владимирича). Возможно, изображение двузубца должно было подчеркнуть связь Святополка с предыдущими поколениями Рюриковичей, прежде всего, с дедом, Святославом Игоревичем (ср. [Сотникова, Спасский 1983. С. 82 и след.; Петрухин 2002. С. 107]).
19 См. подробнее о воспроизведении имени Святополк в княжеской традиции [Поппэ 1995. С. 56-68].
В другой линии потомков Ярослава Мудрого, Мстислав Великий дает своим сыновьям, среди прочих, имена Ярополки Святополк. Носителей имени Ярополк в династии Рюриковичей известно довольно много, тогда как имя Святополк зафиксировано в источниках всего у четырех князей, причем у всех Святополков, которые были моложе Святополка Окаянного, было по брату с именем Ярополк. Иными словами, мы наблюдаем здесь пример регулярного соотнесения имен братьев по тождеству одной из основ, как это мы видели в германских династиях. Однако имена братьев-князей Святополки Ярополк в приведенных выше случаях не варьируют основ родительского имени и, по всей видимости, буквально совпадают с именами кого-либо из умерших родичей.
Как мы видим, Владимир Святой использовал все основы двусоставных имен, присутствующие в династическом обиходе Рюриковичей. Исключение составило только входившая в состав его собственного имени основа -мир. Любопытно, что и в дальнейшем в княжеском антропонимиконе эта основа фигурировала исключительно в имени Володимир, хотя за пределами этой династии мы находим такие славянские имена, как Хотемир, Творимир, Казимир, Боремир, Станимир, Яромир, Ратьмир, Звенимир, Мирослав и др.
Не было полностью произвольным и расположение других основ внутри княжеского имени. Основа -слав в династических именах Рюриковичей устойчивым образом занимает второе место. Поскольку, начиная с поколения детей Владимира Святого, это основа занимает господствующее положение, то имена значительной части князей могут быть условно представлены следующим образом: регулярно воспроизводимая основа -слав на втором месте и какая-либо из более разнообразных основ на первом.
Наглядным свидетельством такого доминирования форманта -слав в династии Рюриковичей могут служить женские княжеские имена. Они сохранились в источниках гораздо хуже, чем мужские, однако в этих дошедших до нас именах княжон и княгинь элемент -слав с женским родовым окончанием, т.е. -слава, явно преобладает. Точнее говоря, нам известно всего несколько женских родовых имен (Добронега, Рогнеда, Мальфредь и т. п.), в которых эта основа отсутствует. Итак, элемент -слав употреблялся не только в правящей русской династии. Не был он и единственно возможной второй основой в именах самих Рюриковичей. Однако из-за своей частотности в династическом антропонимиконе он становится своеобразным показателем княжеского достоинства. В частности, он является таковым с точки зрения иностранных источников XI-ХIII вв. Так, у византийских историков, нередко до неузнаваемости искажавших имена русских князей, элемент -слав в приводимых ими фантастических формах опознается без всяких затруднений. Иоанн Скилица пишет о русских князьях-родичах с именами Несислав, Иерослав и Зинислав. В свою очередь, Иоанн Киннам упоминает русские княжеские имена Иерослав, Примислав и Росислав [Бибиков 1999. С. 136-137].
Сходным образом дело обстоит и в скандинавских текстах, в частности, в знаменитой «Пряди об Эймунде». Как известно, уговаривая своих людей ехать на службу к русским князьям, Эймунд называет трех братьев, оставшихся после смерти Владимира Святого правителями на Руси: Бурицлав (Burizlafr), Ярицлейв (Jarizleifr) и Вартилав (Vartilafr) [Flat. T. II. С. 119-120]. Большинство трудностей с идентификацией этих князей связаны с искажениями в начальной части их имен. Вторая часть расшифровывается без труда видимо потому, что с нею скандинавы сталкивались в княжеских именах очень часто, хорошо усвоили ее и легко воспроизводили как устойчивый для них элемент именования русских правителей20. В скандинавских текстах -слав осмысляется как традиционный для скандинавского именослова элемент -leifr / lâfr. Возможно, подобный процесс уже имел место в варяжской среде на Руси X в. (см. выше).
20 Как уже говорилось, крайне затруднительно определить, какой именно князь скрывался в византийских и скандинавских источниках под тем или иным из приведенных выше имен. Любые возможные реконструкции имен (за исключением имени Ярослав) скорее порождают новые историографические споры, нежели вносят ясность в этот вопрос. Тем не менее, если допустить вслед за целым рядом исследователей, что под именем Бурицлав (Biirizlafr) скрывается Борис Владимирович, то оказывается, что скандинавы снабжают элементом -слав даже те княжеские антропонимы, которые на русской почве изначально его не содержат. -Слав превращается, таким образом, в «стандартный показатель» княжеского имени. Необходимо оговориться, что на основании скандинавских источников можно было бы сделать вывод о том, что имя одного из князей-мучеников и на Руси имело форму Борислави было, таким образом, вполне традиционным славянским двусоставным именем. Иными словами, имя этого сына Владимира Святого могло бы быть соотнесено не с именем болгарского царя Бориса Михаила, а с встречающимся на Руси (и, в частности, в Новгороде) именем Борислав [ПСРЛ. Т. III. С. 57, 258 под 1218 г.; Зализняк 1995. С. 410-411 № 390] (ср. [Селищев 1968. С. 120]). Однако такое предположение все же представляется нам мало убедительным. Именно в силу традиционности элемента -слав в составе княжеского имени было бы крайне трудно объяснить столь полную его утрату в имени одного из сыновей Владимира, при его полной сохранности во множестве имен других детей крестителя Руси. Вообще, как кажется, не существует ни одного примера, чтобы имя князя в домонгольский период бесследно утрачивало элемент -слав.
В то же время, в одном из сюжетов «Ипатьевской летописи», относящемся к середине XII в., один и тот же человек, боярин Изяслава Мстиславича, называется и Петром Бориславичем, и Петром Борисовичем [ПСРЛ. Т. II. С. 452, 461 под 1152 г.]. Однако, на наш взгляд, это свидетельство не имеет прямого отношения к отождествлению имен Борис и Борислав, по крайней мере, к отождествлению этимологическому (иначе: [Селищев 1968. С. 120]). К середине XII в. имена князей-мучеников, едва ли не самых популярных святых на Руси, были весьма распространены. Поэтому в системе русской двуименности имя Борис, ставшее к тому времени христианским, могло вторичным образом отождествляться с родовым нехристианским Борислав. Сходным образом, родовое скандинавское по происхождению Якун (из Hâkon) могло отождествляться с Яков, Иаков (подробнее о процессах такого рода см. [Гиппиус, Успенский Ф.Б. 2000]). Иными словами, для автора летописного текста середины XII в. Борис было формой имени Борислав, или правильнее было бы сказать, что Борислав воспринималось как развернутая форма привычного и прославленного христианского имени Борис. Подчеркнем, однако, что подобный вторичный процесс мог коснуться имени Борис только тогда, когда Борис со всей определенностью стало именем каноническим. Следует отметить также, что Петр Бориславич (Борисович), о котором идет речь в летописи, не был князем, что существенно, так как процессы, происходящие в именослове правящей династии, заметно отличаются от процессов, характеризующих систему имянаречения в целом. В частности, элемент -слав, по-видимому, не был столь значимым атрибутом в некняжеском именослове.
На скандинавской почве, таким образом, происходит своего рода переразложение основ славянского двусоставного имени и трансформация его в некоторое подобие собственно скандинавского. Иными словами, имя русского князя для составителя скандинавского текста включает в себя вторую основу -leifr / lâfr, a славянское -с утрачивается или прикрепляется к начальной основе антропонима21. В целом, подобное переразложение и видоизменение основ играли немалую роль в передаче и адаптации инокультурного имени, а также в процессе его дальнейшего варьирования, коль скоро оно по тем или иным причинам осваивалось в качестве родового.
21 Имя Ярослав занимает особое место среди княжеских имен в иностранных источниках. Как кажется, в византийских текстах только у этого имени первый элемент «семантизируется», наделяется актуальным смыслом. Этот элемент трансформируется здесь в иеро-, соответствующее греческому 'высший, главный'. Князь с таким именем достаточно часто упоминается и в древнеисландских источниках. Далеко не всегда можно отождествить персонаж, стоящий за этими упоминаниями, с каким-либо определенным историческим лицом (хотя трудностей с идентификацией имени как такового не возникает). В сагах речь, по-видимому, идет чаще всего о Ярославе Мудром, но его образ пополняется легендарными и внеисторическими деталями. В определенном смысле за именем Ярицлейв может стоять как описание конкретного правителя Руси XI в., так и обобщенное описание русского князя. Более того, это имя появляется в тексте, повествующем о событиях, происходящих отнюдь не на Руси и с Русью, казалось бы, никак не связанных. Речь идет о записи эддической песни («Вторая Песнь о Гудрун»): «Вальдар Датский с Ярицлейвом // Эймод третий с Ярицкаром // вошли в <палаты>, подобные князьям, // воины лангбарда <'длиннобородый', эпитет, применяемый здесь к Атли — А.Л., Ф.У>...» Valdar Dönom med larizleifi // Eymodr pridi med larizkâri // inn gengo þâ, iöfrom likir, // langbarz lidar... [Gör. II. Строфа 19. С. 221]. Имя Ярицлейв повторяется и в «Саге о Волсунгах», записи саги представлен прозаический пересказ некоторых эддических песен Нибелунговского цикла: «Ехало с ними всего человек пятьсот; и захватили они с собою знатных людей: там были Валдимар Датский и Эуомод и Ярислейф. Вошли они в пату Халфа-конунга; были там лангобарды, франки и саксы, они приехали в полном вооружении...» [Корни Иггдрасиля 1997. Гл. XXXIV. С. 241]. Каким именно образом имя Ярицлейв проникает в эти тексты — неизвестно. Тем не менее очевидно, что имя русского князя Ярослава было хорошо известно в скандинавском мире, также, впрочем, как и имя другого участника сцены, Вальдемар (Владимир).
Столь же неизменно на втором месте в именах Рюриковичей оказывается основа -полк. Однако, как уже говорилось выше, она распространена гораздо меньше. Именно поэтому имя Святополк — единственное, содержащее эту основу среди имен сыновей Владимира — оказывается столь отчетливо противопоставлено именам братьев, из которых большинство содержат на втором месте основу -слав. -Слав довольно быстро, как уже упоминалось, становится одним из «нейтральных показателей» имени Рюриковича. Благодаря этому показателю имя Ярослава Мудрого, например, которое также содержит одну из основ имени его дяди по отцу Ярополка Святославича, не выпадает из ряда имен его братьев, не противопоставляется им.
Разумеется, совпадение первой основы в именах Ярослав и Ярополк также могло использоваться при имянаречении княжичей. Так, во второй половине XI в. у Ярополка Изяславича был сын Ярослав. Внук (вероятно, старший) киевского князя Изяслава мог быть назван Ярославом в честь своего великого прадеда Ярослава Мудрого. Тем не менее, при выборе имени могло сыграть роль и совпадение основ в именах Ярослав и Ярополк. Еще более показателен в этом отношении тот факт, что в конце XII в. в династии черниговских князей появляется Ярополк Ярославич, внук Всеволода Ольговича. Хотя все предшествующие Ярополки приходились этому княжичу родственниками, но родство это было отдаленным, среди его ближайших предков по мужской линии мы не обнаруживаем ни одного Ярополка. Поэтому можно утверждать, что с наибольшей вероятностью появление такого имени у потомка Олега Святославича обусловлено именно варьированием отцовского имени. Правда, нельзя полностью исключить возможность того, что оно было взято из рода матери мальчика, или же он мог быть назван в честь кого-либо из союзников отца. Примеры подобного рода в династической практике не столь уж распространены. Однако с именем Ярополк такой случай как раз известен, правда, не у Рюриковичей, а у половецких князей — в летописи мы встречаем половецкого князя Ярополка Томзаковича [ПСРЛ. Т. II. С. 671 под 1190 г.].
Итак, начало столь бурной экспансии элемента -слав положил, как уже говорилось выше, Владимир Святой. Следующий важный шаг в этом направлении сделал Ярослав Мудрый. Как кажется, можно утверждать, что Ярослав вслед за своим отцом создает своеобразный «культ» своих личных имен. Основывая города, он закрепляет свои имена (крестильное и мирское) в их названиях — Ярославль и Юрьев. По-видимому, княжеское имя и его отдельные элементы, в первую очередь, формант -слав, как-то использовались при нем в риторической практике. Так, в «Слове о законе и благодати» Иларион называет Ярослава его христианским именем Георгий, но явно обыгрывает семантику имени его деда «славнааго святослава». Подобное сближение эпитета и одной из основ имени едва ли могло быть случайным, тем более что Иларион вскоре повторяет и усиливает данный прием, говоря о князе Владимире: «сии славныи отславныихъ рожься. благороденъ от благородныих» [Молдопан 1984. С. 91-92]. В некотором смысле, с помощью такого риторического построения на Владимира переносятся и отцовская слава и, отчасти, отцовское имя. Естественно допустить, что для слушателей Илариона это актуализировало и семантику ныне живущего и правящего князя Ярослава, внука Святослава и сына Владимира.
Имянаречение сыновей Ярослава Мудрого становится образцовым для многих поколений Рюриковичей. Их княжеские имена — Володимир, Изяслав, Святослав, Всеволод, Вячеслав, Игорь22 — буквально воспроизводятся в именах их потомков. Строго говоря, приток новых славянских основ, пригодных для двусоставных имен князей, завершился при имянаречении детей Владимира Святого. Как уже говорилось, Владимир имел в своем распоряжении основы -яр, -свят,-волод (влад), -слав, -полк, -мир или -мер. Выбирая имена для своих сыновей, он добавил к ним -мьсти, -из-я, -все, -суди, -выше, -вяче (?),-стани. Из этого «расширенного списка» в династическом обиходе прочно закрепляются основы -яр, -свят, -волод/влад, -слав, -полк, -мир, -мьсти, -из-я, -все.
Новая основа -брячи появляется в династии Рюриковичей несколько позже, в имени внука Владимира Святого — Брячислава Изяславича, родившегося вне всякого сомнения при жизни своего деда23. И, наконец, еще одна основа -рости включается в династический обиход при жизни Ярослава Мудрого: его внук (по-видимому, старший) получает имя Ростислав, ставшее впоследствии весьма популярным среди князей.
22 В Комиссионнном списке «Новгородской первой летописи» фигурирует также сын Ярослава, Илья, причем по логике изложения он оказывается самым старшим из сыновей князя. Возможно, он был сыном Ярослава от первого брака (об этом см. подробнее: [Назаренко 2001. С. 484-486, 488-499]). Илья Ярославич, по-видимому, оказывается вне сферы внимания составителей Лаврентьевской и Ипатьевской летописей. Известно, однако, что при Ярославе в Новгороде была возведена церковь пророка Ильи на Славне. Невольно напрашивается предположение, что потомки Ярослава и Ингигерд считали именно Владимира старшим в поколении Ярославичей. Во всяком случае, Илья в качестве имени для старшего сына в рассматриваемый период в роду Рюриковичей нам неизвестно.
23 Существенно иметь в виду, что Изяслав Владимирич, отец Брячислава, умер еще при жизни собственного отца, Владимира Святославича [ПСРЛ. Т. I. С. 129 под 1001 г.; Т. II. С. 114].
Определенная часть, подобного рода основ (таких, например, как твори или -рати), вполне распространенных в других знатных славянских родах, у Рюриковичей оказалась неупотребительной. Сформировался также ряд ограничений на расположение основ в составе княжеского имени. За большей их частью было закреплено исключительно начальное или исключительно конечное положение внутри антропонима. Так, основы -слав, -полк и -мир всегда занимают в двусоставных именах Рюриковичей второе место, хотя в других родах мир, например, могло выступать и в качестве начального элемента имени. В сущности, список возможных «вторых элементов» у Рюриковичей исчерпывался четырьмя основами -мир, -волод, -полк, -слав, с явной преобладанием последней.
Очень многие основы закрепляются за одним единственным именем, теряют способность свободно присоединяться к произвольным элементам. В частности, как уже упоминалось, конечная основа -мир присутствует у Рюриковичей только в имени Володимир.
Разумеется, все эти ограничения в составе и расположении именных основ не могли не ограничивать и действие самого принципа варьирования родового имени. Собственно говоря, все эти ограничения являются, на наш взгляд, признаком усиления другого принципа — принципа буквального повтора имени умершего предка. Этот принцип явно приобретает главенствующую роль в династической стратегии имянаречения.
В то же время варьирование не исчезает из династического обихода полностью, формируя дополнительный механизм для выбора родовых имен. Это варьирование может осуществляться несколькими разными способами. Во-первых, это может быть вполне традиционное сложение одной из основ из имени предка с другой основой, в имени данного предка отсутствующей. Такое «элементарное сложение» обыкновенно лишь дополняет принцип буквального повтора. Так, Всеволод Ярославич называет своего старшего сына Володимиром. Подобный выбор может объясняться удачным совпадением двух принципов. Действительно, имя ребенка напрямую воспроизводило имя его великого прадеда Володимира Святого и имя его умершего родного дяди Володимира Ярославича. С другой стороны, в нем явно повторялась одна из основ имена отца новорожденного.
Еще более показателен в этом отношении пример имянаречения сына Всеволода Большое Гнездо [ПСРЛ. Т. II. С. 674—675 под 1192 г.]. В крещении князя Всеволода звали Димитрием, и он дает одному из сыновей свое собственное христианское имя, что нисколько не противоречило традиции24. Мирское же имя княжича не должно было совпадать с мирским именем живого отца. Ему было дано княжье имя Володимир, совпадающее с именем прославленного прадеда ребенка Володимира Мономаха, причем предок и потомок становились полными тезками: обоих звали Володимир Всеволодич.
Само по себе это последнее обстоятельство уже могло служить достаточным основанием для такого имянаречения, однако Владимир Мономах умер задолго до того, как у Всеволода Юрьевича начали рождаться дети, и его имя было «вакантным» задолго до появления на свет Владимира Димитрия, который не был старшим сыном своего отца. Почему же Володимиром стал именно этот княжич, один из младших сыновей в семье Всеволода Большое Гнездо? Можно предположить, что при имянаречении этого ребенка, в подборе именной пары — мирское имя / христианское имя — определяющую роль сыграло имя крестильное. Действительно, в летописи говорится, что мальчик родился в день св. Димитрия [ПСРЛ. Т. И. С. 674-675 под 1192 г.] или в канун его [ПСРЛ. Т. I. С. 412 под 1194 r.], иными словами, на отцовские именины, что и определило совпадение их христианских имен. Мирское же имя мальчика повторяло имя отца лишь отчасти, точнее, воспроизводило одну из его основ. Показательно, что другая составляющая основа отцовского имени воспроизводится у сестры Владимира Димитрия Всеславы Всеволодовны.
Очевидно при этом, что имена Володимир и Всеволод могли даваться и вне явной связи с принципом варьирования основ. Не следует забывать, что это были вообще одни из самых распространенных имен в роду Рюриковичей. Существуют, однако, имена, само возникновение которых на русской почве непосредственно связано с принципом варьирования. Одним из таких имен является, на наш взгляд, имя Володарь.
Вообще говоря, варьированию у Рюриковичей могли подвергаться не только славянские двусоставные имена, и результатом такогo варьирования также вовсе не обязательно было появление двусоставного имени. Начиная со второй половины XI в., принцип варьирования ярче всего проявляется, пожалуй, в именах, где происходит отпадение основы, переразложение основ или там, где мы имеем дело со значительной трансформацией двусоставного имени, не позволяющей опознавать его в качестве такого.
Имя Володарь настолько тесно примыкает по звучанию к двусоставному имени Володимир, что в историографии ему нередко отказывали в статусе самостоятельного антропонима. В частности, Володарь приводится как форма имени Володимир в указателе П. M. Строева к «Истории государства Российского» Карамзина, равно как и в указателях к летописям25. Между тем, игнорировалось то обстоятельство, что у двух известных в источниках носителей этого имени — у Володаря Ростиславича (правнука Ярослава) и Володаря Глебовича Минского — были сыновья по имени Володимир. Если бы имена Володарь и Володимир осознавались их носителями как тождественные, едва ли два княжича могли получить имена, совпадающие с именами их отцов (при жизни последних). В самом деле, запрет называть сына мирским именем живого отца нарушался в княжеском роду домонгольской Руси исключительно редко, если нарушался вообще. Трудно предположить, что два случая такого нарушения коснулись воспроизведения одного и того же имени Володимир.
24См. [Литвина, Успенский Ф.Б. 2002].
25См. [ПСРЛ. Т. I; ПСРЛ. Т. II; ПСРЛ. Т. III; ПВЛ 1996].
Володарь Ростиславич, внук Володимира Ярославича, всюду фигурирует исключительно как Володарьи нигде не назван Володимиром. Точно так же отчество его сына Володимира (Володимирко) — всегда Володарич, но не Володимирович. Другой носитель имени Володарь— Володарь Глебович Минский — тоже, как кажется, не называется Володимиром в русских источниках. Соответственно и его дети тоже фигурируют с отчеством Володарич, а не Володимирович. В летописи также встречается женский патроним Володаревна [ПСРЛ. Т. II. С. 276].
В скандинавских же источниках в качестве соответствия имени Володимир, как правило, употребляется Вальдемар (Valdemar, Valdimarr). Так в сагах называны Володимир Святой, Володимир Ярославич или Володимир Мономах. Имя Вальдемар носит и датский конунг Вальдемар Великий, названный так в честь родного деда — Володимира Мономаха.
Имени же Володарь соответствует в сагах Валад (Valad) или Валадар (Valadarr): ср. «Вальдемар конунг Данов взял в жены Суффиу, дочь Валада <речь идет о Софье, дочери Володаря Глебовича, князя Минского. — А. Л., Ф. У.>, конунга Пулиналанда, <Польши. — А. Л., Ф. У.> и королевы Рикицы» [Fask. С. 300; Knytl. С. 242]. Аналогичное разграничение имен Володарь (Waledar, Walerde) и Володимир (Waldemarus) последовательно проводится и в латиноязычной «Генеалогии датских королей аббата Вильгельма» (Wilhelmi abbatis genealogia regvm Danorvm) [SmHD. T. I. С 184, 185]26.
Кроме того, не вполне понятно, на каком основании имя Володарь соотносилось исследователями непременно с именем Володимир, а не, скажем, с именем Всеволод, в котором также присутствует основа -волод.
По-видимому, имя Володарь воспринималось в княжеской традиции как автономное имя, содержащее все ту же основу -волод. Тем не менее, это имя очевидным образом выделяется на фоне большинства имен Рюриковичей. Оно не является двуосновным, не встречается в других знатных славянских родах, а у самих Рюриковичей появляется лишь в восьмом поколении правителей Руси и остается достаточно редким. Все это свидетельствует, на наш взгляд, в пользу того, что имя Володарь было «сконструировано» непосредственно на Руси и тесно связано с династическими установками тех ветвей рода Рюриковичей, в которых оно появляется.
26 См. подробнее: [Gallén 1976. С. 273-288, особенно С. 275 и 280; Джаксон 2000. С. 180-181; Успенский Ф.Б. 2001. С. 87-88].
Действительно, князь Ростислав Владимирович, отец одного из интересующих нас Володарей, был, как известно, сыном Володимира Ярославича, занимавшего новгородский стол и умершего при жизни своего отца Ярослава Мудрого. Поэтому Ростислав, с одной стороны, был обделен своими дядьями при разделе княжеского наследия, а с другой стороны, его ветвь рода не отказалась от своих претензий на старшинство по отношению к другим внукам и правнукам Ярослава Мудрого. Этими обстоятельствами, по-видимому, и объясняются особенности имянаречения в семье Ростислава.
Как известно, одного из своих сыновей Ростислав Владимирович называет Рюриком, воскрешая впервые после длительного периода имя основателя династии. Второй же его сын получает имя Володарь, разумеется, коррелирующее с именем Володимир, которое носили как прапрадед ребенка (креститель Руси), так и его родной дед Володимир Ярославич. Имя Володарь актуализирует «семантику власти», присутствующую в именах Володимир и Всеволод, но не является тождественным им, воспроизводя лишь одну из содержащихся в них основ. Не исключено, что мальчик не был назван напрямую именем деда, Володимира Ярославича, потому что династическая судьба последнего сложилась явно неудачно — он умер, не успев передать власть своим прямым потомкам. Ситуация, как уже отмечалось, была двойственной: все претензии рода Ростислава на власть были связаны с тем, что он был сыном Володимира Ярославича, но именно ранняя смерть Володимира Ярославича и мешала этим претензиям осуществиться. Возможно, как раз поэтомy сын Ростислава получает в качестве родового, княжеского имени несколько необычный «конструкт», апеллирующий к имени деда, но не совпадающий с ним.
Говоря о форме Володарь, можно еще раз вспомнить и о том, что не все имена русских князей бытовали в качестве двусоставных. По-видимому, некоторые имена, заимствованные из скандинавского антропонимикона, могли до поры до времени восприниматься на русской почве как односоставные, хотя этимологически некоторые из них состояли из двух основ. Так, мы не находим следов какого-либо «расчленения» имени Глеб, хотя изначально в своей скандинавской форме (Gudleifr) оно включало в себя две основы. Аналогичным образом, скорее всего, обстояло дело и с именем Рюрик (Hrœrikr < *Hrоþirïkaz).
Иными словами, славянские имена Рюриковичей были в подавляющем большинстве двусоставными, двусоставными же были и заимствованные германские имена, однако в процессе усвоения и естественной фонетической трансформации последних исконная германская двусоставность конкретных имен, по-видимому, неизбежно утрачивалась. Утрачивалась, разумеется, и возможность актуализации семантики, входящих в него основ. Так, едва ли имя Рюрика Ростиславича, внука Мстислава Великого, напрямую связывалось с понятиями 'могущества' (rikr) и 'славы' (hrodr), тем более что к этому времени в некоторых скандинавских языках внутренняя форма собственных двусоставных имен в значительной степени стерлась.
Вообще говоря, далеко не каждое употребление того или иного имени непременно вызывает к жизни общеязыковое значение его составляющих. Речь, скорее, идет о том, возможна ли в принципе такая актуализация их семантики, или исторические изменения облика антропонима сделали ее невозможной. Как кажется, принцип варьирования основ в имянаречении свидетельствует, по крайней мере, о возможности выделения двух основ в составе имени. Однако граница выделяемых основ может не всегда при этом совпадать с исходной, и их семантика может отличаться от первоначальной.
Что же касается более общего принципа созвучия родовых имен, то его реализация еще дальше отстоит от исконной этимологии имени, его первоначального состава и внутренней формы. Так, можно предположить, что скандинавское по происхождению имя Рогволод (Rögnvaldr), популярное в династии полоцких князей, на русской почве продолжало восприниматься как двусоставное. Его вторая основа более или менее совпадала по звучанию с основой, входящей в имена Всеволод и Володимер (Володимир).
Несколько сложнее обстоит дело с происхождением и семантикой основы -волод. На наш взгляд, здесь целесообразнее говорить не о пeреводе германской основы -valdr 'властитель', но о фонетической трансформации в русле «народной этимологии», которая удачным oб разом совпадает с исторической этимологией соответствующего корня, I Конкретные же лексемы, входящие в те или иные имена у славян и германцев, разумеется, чаще всего не совпадали. Однако иногда по разным причинам германские основы оказывались «понятны» в славянском мире. С одной стороны, германское и соответствующее славянское слово могли восходить к общему индоевропейскому корню, и эта общность была узнаваемой в обоих языках. С другой стороны, заимствованная германская основа из-за фонетического сходства могла на славянской почве приобрести семантику, не свойственную ей изначально, но вполне вписывающуюся в область привычной семантики двусоставных имен27.
27 Разницу между исторической этимологией и той «народной этимологии» имени, которая актуальна для родичей ребенка в момент имянаречения, можно продемонстрировать на примере имени Володимеръ. Епископ Титмар Мерзербургский (ум. в 1018 г.) приводит этимологию нескольких славянских имен и, в частности, в качестве общераспространенной, — трактовку имени Wlodemirus как «власть мира» [Назаренко 1999. С. 319]. При этом Титмар говорит о разделении власти сиюминутной и вечной и о мире (покое) истинном и ложном. Между тем, как уже неоднократно отмечалось исследователями, основа -mer, присутствующая в имени Володимеръ, вероятнее всего восходит не к славянскому 'мир, покой', а к древнегерманскому mer 'слава' (см. [Schmidt 1957. С. 77; Milewski 1969. С. 210; Hertel 1980. С. 114-115; Назаренко 1999. С. 319 и прим. 22]). Однако высказывание Титмара отнюдь не лишено для нас актуальности, так как демонстрирует, что современниками Владимира Святого конечная основа его имени воспринималась как семантически прозрачная и наделялась семантикой, связанной с собственно славянской лексемой 'мир, покой'. Не исключено при этом, что mer в таких именах, как Володимер или Казимир могло ассоциироваться и со славянской лексемой мера, причем одна связь вовсе не исключала другую. Истинное же происхождение этой реликтовой основы, с большой вероятностью, было попросту неизвестно восточным славянам на рубеже X — XI вв.
По-видимому, в ряде случаев подобного рода сходство было результатом отнюдь не случайных преобразований. В языке, естественным образом, присутствовала тенденция к превращению «непонятного» в «понятное», «бессмысленного» в «осмысленное». Так, имя Рогнедав ряде списков «Ипатьевской летописи» трансформировалось в «полуславянское» Ярогнеда ([ПСРЛ. Т. II. С. 64, 67, 114]28; ср. [Абрамович 1916. С. 179]). Такая трансформация тем более интересна, что имя жены Владимира Святого соотносилось в этом случае с именем их сына Ярослава на основе принципа варьирования. Ср., например, в Погодинском списке под 1000 г.: «В се же ле прeставися Ярогнед мти Ярославля» [ПСРЛ. Т. II. С. 114]. Иногда сходство — как в случае с именем Рогволод (Ragnvaldr, Rögnvaldr) — могло быть этимологически обусловленным, и новое значение основы совпадало с исходным (valdr = волод).
28 Варианты Хлебниковского и Погодинского списков, а также разночтения Ермолаевского списка.
При этом не стоит ни преувеличивать, ни недооценивать силу этой тенденции к семантизации княжеского имени. Определенная часть родовых имен переходила из поколения в поколение, вне зависимости от прозрачности или непрозрачности их внутренней формы. Родовое имя несло смысловую нагрузку само по себе, и необходимость в прояснении его структуры или семантики обычно была вызвана какими-то специфическими причинами. О такого рода нестандартных явлениях речь и пойдет ниже.
По-видимому, вычленение основы -волод в имени Рогволод, популярном в династии полоцких князей, способствовало тому, что этой ветвью рода, занимавшей совершенно особое место в семье Рюриковичей, было подхвачено и имя Володарь. Как известно, Рогволодами звали родного дядю и двоюродного брата нашего Володаря Глебовича (Рогволод Всеславич и Рогволод Борисович, соответственно). При этом один из родных братьев Володаря носил имя Всеволод29, что как нельзя лучше соответствует принципу варьирования основ в именах братьев. Вообще, по-видимому, антропонимикон полоцких князей сохраняет не только отдельные элементы старого именослова, но и разнообразие самих принципов имянаречения. Имена родных братьев здесь чаще тесно связаны друг с другом30.
Любопытно также появление в следующем после Володаря и Всеволода Глебовичей поколении имени Волод(ь)ша. Волод(ь)ша, по-видимому, был сыном Василько Святославича31. У него, в свою очередь, были сыновья, один из которых в летописи напрямую назван с отчеством «Андреи Володьшичь» [ПСРЛ. Т. II. С. 620 под 1180 г.]. Упоминания этой ветви княжеской семьи в источниках, как кажется, слишком малочисленны, чтобы мы могли достоверно проследить все их родственные связи и вывести какое-либо определенное суждение о форме имени Волод(ь)ша.
Форму Волод(ь)ша можно считать как самостоятельным именем, так и уменьшительной формой от Володимир или Володарь32. В пользу последнего предположения говорит наличие в этом именовании стандартного гипокористического суффикса, известного нам в таких именах, как, например, Герша или Святоша. При этом представляется невозможным определить, от какого из нескольких имен образована форма Волод(ь)ша: строго говоря, к вероятным «кандидатам», помимо Володимир и Володарь, можно причислить и имя Всеволод. Если же, напротив, считать, форму Волод(ь)ша самостоятельным именем, то перед нами со всей очевидностью еще один пример варьирования родовых основ.
Возвращаясь к имени Володарь, необходимо указать, что самой «подозрительной» его частью, видимо, являлась не прозрачная по внутренней форме основа -волод, а суффикс -ар'-ь. Этот суффикс, как кажется на первый взгляд, неупотребителен в составе личных имен (как полных, так и гипокористических). Поэтому, даже если признавать имя Володарь гипокористической формой от Володимир(или от любого другого имени), придется обосновывать появление здесь этого суффикса.
Из слов с суффиксом -ар'-ь одним из наиболее распространенных и для нас интересных является лексема господарь, зафиксированная, в частности, в берестяной грамоте, относящейся, скорее всего, к сер. 20-х — сер. 50-х гг. XI в. [Зализняк 1995. С. 223 № 247]33, и означающая 'хозяин, владетель'. Как мы видим, княжеское имя Володарь тождественно по семантике и отчасти по структуре этой лексеме, хотя словообразовательное тождество здесь весьма относительно, поскольку господарь образовано от именной основы, тогда как Володарь явно от глагольной.
Суффикс -ар'-ь возводится, как известно, к латинскому -arius, где он служил для образования существительных мужского рода со значением деятеля. Именно в таком значении данный суффикс заимствуется и в славянских и в германских языках. Пути проникновения этого суффикса в славянские языки, по-видимому, могли быть различными. Отдельные слова с этим суффиксом попадают в славянские языки из германских (ср. боукарь, мытарь). По-видимому, ряд других слов образовывался в славянских и германских языках независимо, путем присоединения этого суффикса к основам, имеющим одинаковую семантику (ср. рыбарьи др. англ. fiscere, д. в. н. fiskâri).
29 Другая основа имени Всеволод могла повторять одну из основ имени его деда Всеслава Брячиславича, едва ли не самого знаменитого и могущественного полоцкого князя. Существенно учитывать, что имя Всеволод до тех пор не встречалось у полоцких князей. Разумеется, это имя — весьма популярное у других Рюриковичей — могли прийти из материнского рода или от каких-либо более отдаленных родичей. Однако нельзя преуменьшать и роль того обстоятельства, что обе составляющие этого имени для полоцких князей были вполне употребительны и актуальны.
30 Речь может идти о повторе основ (как в данном случае), или о смысловой парности имен братьев, таких как Борис, Глеб, Роман, Давид.
31 Ср., например: [Baumgarten 1928. С. 33 Табл. VIII № 32].
32 См. [Литвина, Успенский Ф.Б. 2002].
33 О других ранних фиксациях слова господарь в восточнославянских памятниках см. [Золтан 1983. С. 72-74]. Слово господарь является общеславянским обозначений хозяина, владельца. В качестве княжеского титула этот термин начинает употребляться не позднее середины XIV в., в русской канцелярии польского короля Казимира III [Золтан 1983. С. 75]. Высказывались, однако, предположения, что и значении 'государь' слово господарь употреблялось на восточнославянской территории и существенно раньше (см. [Срезневский 1893-1903. С. 735]). Так, можно упомянуть надпись на чаре черниговского князя Владимира Давыдовича: «а се чара кня[жя] володимирова давыдов[и]ча кто из нее пь[е] тому на здоровье а хваля бога [и?] своего осподаря великого кня[зя]» [Срезневский 1882. С. 60-61]. Несомненно, в княжеской родовой традиции понятие 'хозяин', 'владетель', 'господин', 'правитель' были связаны очень тесно, и потому слово господарь было в высшей степени применимо к князю и наверняка нередко употреблялось при его имени (хотя «господарем» в ту эпоxy мог называться не только князь).
Таким образом, суффикс -ар'-ь / -ari, имеющий близкую форму и одну и ту же функцию в славянских и германских языках, легко опознавался и формировал своего рода «нейтральную зону», в которой германские и славянские лексемы скорее объединялись, чем противопоставлялись, по семантике и отчасти по звучанию. Суффикс -ар'-ъ оказывался весьма удобным формантом для варьирования родовых имен Рюриковичей, одни из которых были изначально германскими (скандинавскими), а другие — славянскими.
Весьма существенно, что в XII в. в антропонимикон русских князей вошло еще одно имя, оканчивающееся на -ар / -ар'-ь. Речь идет об имени Ингвар(< Ingvarr). От антропонима Володарь его отличает многое: происхождение, исходная структура, внутренняя форма. Тем не менее, с точки зрения принципа варьирования родового имени созвучие конечных элементов могло играть едва ли не большую роль, чем все эти расхождения. Традиционно имя Ингвар считается повторным заимствованием скандинавского имени Ingvarr, которое в свое время послужило прототипом для ставшего на Руси династическим имени Игорь. Высказывалось предположение, что этимологическая связь русского Игорь и скандинавского Ingvarr была полностью утрачена и, соответственно, Ингвар и Игорь уже воспринимались как два совершенно различных имени (см. [Мельникова 1997. С. 91-92]; ср., однако, [Braun 1910. С. 117]). При этом возникает вопрос, каким образом в династическом антропонимиконе, настолько устоявшемся и определившемся к середине XII в., вообще могло появиться новое родовое мужское имя, ничем не связанное с остальными.
На наш взгляд, такого рода повторное заимствование осуществляется как раз благодаря тому, что связь между именем Ингвар и уже привычным именем Игорь ясно осознавалась. Не исключено, что речь может идти даже об осознании их этимологической общности, т. е. того факта, что оба они восходят к скандинавскому Ingvarr. С другой стороны, не исключено, что в династическом имени Игорь— под влиянием имен Володарь и Ингвар— мог актуализироваться конечный элемент гласный + р (р'). Никаких данных, свидетельствующих об этом со всей определенностью, у нас нет, однако в любом случае этимологическое сближение тех или иных имен играла в родовой традиции существенную роль.
При этом речь, разумеется, не шла о такой этимологии, которая могла бы считаться достоверной и надежной с точки зрения современного исследователя. Дело, скорее, было в том, что имя Ингвар(Ингварь) удачным образом соответствовало принципу варьирования родового имени. С одной стороны, оно не совпадало с именем Игорь, а с другой стороны, по своему фонетическому облику было явным образом с ним связано. Имя Ингвар (Ингварь) благодаря своему конечному элементу могло соотноситься в восприятии рода и с именем Володарь. Действительно, хотя имя Ingvarr (> Игорь, Ингвар) первоначально было двухосновным (*InguhariR), оно, будучи заимствованным, могло подвергаться вторичному переосмыслению. Его внутренняя форма и составляющие элементы, постепенно утратившие прозрачность, могли члениться на иные составляющие (имеющие мало общего с первоначальным обликом антропонима)34.
Варьирование родового имени Игорь предоставляло сразу несколько новых возможностей при имянаречении. В черниговско-рязанской ветви Рюриковичей, где это имя было одним из излюбленных, оказывалось возможным непосредственное варьирование имени отца в имени сына. Так, в конце XII в. среди рязанских князей появляется Ингвар Игоревич, сын Игоря Глебовича. В то же время это был уже не первый случай употребления имени Ингвар у Рюриковичей.
Самым первым известным нам носителем этого имени был, по-видимому, луцкий князь Ингвар Ярославич, внук Изяслава Мстиславича и правнук Мстислава Великого. Любопытно, что появление имени, столь близкого по звучанию к исходному скандинавскому Ingvarr, происходит именно в этой ветви рода, у потомков Мстислава Великого и шведской принцессы Кристины, т. е. у тех Рюриковичей, которые долее других обновляли свои скандинавские связи. Двоюродную бабку Ингваря Ярославича, дочь Мстислава Великого и внучку шведского короля Инги Стейнкельсона, звали, как известно, Ингибьерг35. При этом в имянаречении девочки гораздо свободнее задействовался именослов родни по женской линии, появление же мужского имени Ингварь связано, по-видимому, как с отдаленными скандинавскими родичами36, так и с уже присутствовавшем в отцовском роду созвучным именем Игорь.
Можно допустить, что сын Ярослава Изяславича не стал Игорем потому, что это общеродовое имя закрепилось, как уже было сказано выше, скорее за чернигово-рязанской частью рода, соперничавшей с Мстиславичами. Если принять такую гипотезу, то оказывается, что княжич получил самостоятельный вариант старого общеродового имени Игорь, отделяющий его от Игорей-современников, рязанских и черниговских князей. Тем не менее, такое отделение не было обязательным образом заложено в имени Ингвар— рязанские князья, как уже упоминалось, позднее подхватили его и использовали в собственном именослове.
Так или иначе, но наиболее тесно в традиции были связаны имена Ингвар и Игорь. Прочность этой связи и относительная редкость имени Ингвар видна, в частности, в памятниках, относящихся к несколько более позднему времени. Так, например, в той части Синодального списка «Новгородской первой летописи», которая относится, по-видимому, к первой половине XIV в., под 1238 г. упоминаются князья рязанские «Гюрги, Инъгваровъ брать, Олегъ, Романъ Инъгоровичь» [ПСРЛ. Т. III. С. 74], причем отчество князя Романа и во второй раз приводится в летописи в той же форме «Инъгоровичь» [ПСРЛ. Т. III. С. 75]. Под тем же отчеством «Инъгоровичь» фигурируют и пять князей, упоминающиеся в круге сказаний о разорении Рязани: Юрий, Давид, Глеб, Олег и Ингвар Ингоровичи (наиболее ранний список датируется XVI в. [Приход чудотворного Николина образа. С. 11-21 ; Повесть о разорении Рязани Батыем. С. 184 — 199]). Скорее всего, в памятниках XIV — XVI вв. мы имеем дело не с естественной фонетической адаптацией имени Ингвар, — как кажется, в такой адаптации попросту не было нужды, так как в эту эпоху имя Ингвар более не использовалось в династии. Вероятнее, составители и переписчики текстов смешивали «старое» и редкое Ингварс более привычным Игорь.
Близость имен Игорь и Ингвар порождает в ряде позднейших памятников своеобразные династические «фантомы», в особенности, когда речь идет об истории Рязани в первой половине XIII в., по понятным причинам довольно скудно и противоречиво освещенной в источниках. Так, в сказаниях о рязанских князьях фигурирует князь Ингвар Ингоревич37. Его отчество, как нетрудно заметить, представляет собой вариант в некотором смысле промежуточный между именами Игорь и Ингвар. Хотя в первой половине XIII в. мы уже встречаем случаи буквального повтора имени живого отца в имени сына38, в именовании этого князя присутствует определенное «расподобление» имени и отчества. Можно было бы предположить, что существовало еще одно самостоятельное княжеское имя существовало еще одно самостоятельное княжеское имя *Инъгорь, тесно связанное с именами Игорь и Ингвар. Однако такое допущение представляется нам малоправдоподобным. Скорее, речь идет о смешении этих последних имен в позднейших источниках. По-видимому, один из немногих уцелевших рязанских князей, о котором сохранился минимум неясных генеалогических сведений, в литературном памятнике обрел имя, отчество и родство благодаря принципу варьирования родовых имен.
34 Показательно, что конечный элемент -аръ / -арь является «стандартным» для летописной передачи целой группы неславянских имен в договорах с греками от 912 и 944 гг. Некоторые из них по происхождению несомненно скандинавские например, Гунарь < Gunnarr, Рюарь < Hrôarr), в них -аръ / -арь воспроизводит часть второй основы. Другие же антропонимы подверглись столь существенному искажению, что опознаваем в них только финальный элемент -аръ / -арь: Каницаръ (Канецаръ) ?, Либиаръ (Иабиаръ) ?, Пубьксарь (Апубькаръ, Апубкаръ) ? ПСРЛ. Т. I. С. 46-47; ПСРЛ. Т. II. С. 23, 35-36]. Ср. еще антропоним Вигарь, в берестяной грамоте второй половины XIV в. [Зализняк 1995. С. 500 № 130], возможно передающий скандинавское имя Végeirr [Мельникова 1994. С. 24].
Упомянем также о существовании соответствующих русских форм христианских имен с элементом -аръ / -арь, таких, как Лазарь или новгородское Фларь (Феларъ) < Фрол [Зализняк 1995. № 553, 234, 443, 409, 615, 262, 263, 92].
35 О выборе имени для этой княжны см. [Успенский Ф.Б. 2002. С. 35, 41-43]. Напомним еще раз, что элемент Ing- на протяжении всего XI в. несколько раз возникал в именах женщин, связанных с родом Рюриковичей. В частности, жену Ярослава Мудрого, прародительницу всех живших в XII в. Ярославичей звали Ингигерд, а жену ее родича, осевшего на Руси ярла Рёгнвалъда Ульвсона, звали Ингибьерг.
36 Мы знаем, например, что Ингваром звали близкого родича Ингигерд, жены Ярослава Мудрого. С его именем связана известная сага о походе скандинавской дружины на Восток, а также целый ряд рунических надписей. Согласно этой саге, Ингвар был сыном некоего Эймунда, внука шведского короля Эйрика Победоносного по женской линии [YS. С. 1-2]. Если эти сведения верны, то Ингвар очевидно приходился Ингигерд двоюродным племянником. В саге рассказывается, что отец Ингвара, Эймунд, был в очень близких отношениях со своей кузиной Ингигерд, и когда ее выдали замуж за Ярослава Мудрого, то Эймунд не только навестил ее на Руси, но и помог князю Ярославу в борьбе против его брата Бурислейва [YS. С. 4-5] (о чем более подробно рассказывается в знаменитой и уже упоминавшейся здесь «Саге об Эймунде»).
С другой стороны, в конце той же самой «Саги об Ингваре Путешественнике» приводится совершенно иная генеалогия Ингвара, к которой, правда, сам составитель саги относится с явным недоверием. Согласно этой версии, Ингвар приходился Ингигерд не двоюродным, а родным племянником, поскольку был сыном ее единокровного брата Эймунда (в саге ошибочно: Энунда) Олавссона [YS. Гл. XIV. С. 47 I 48], последнего короля из династии Инглингов, занимавшего шведский престол в первой половине XI в. Как показал Ф. Браун, данная генеалогия соответствует действительности, тогда как связь Ингвара с древней династией по женской линии (см, выше) является вымыслом составителя саги [Braun 1910. С. 7-117] (обзор точек зрения на происхождение Ингвара см. [Korpela 1995. С. 162]).
В заключение отметим, что племянник Ингигерд, Ингвар Эймундссон (Путешественник), провел на Руси три года при дворе Ярослава Мудрого и своей тетки |VS. С. 12]. Подробнее об Ингваре Путешественнике см. [Глазырина 2002], здесь читатель найдет перевод саги на русский язык.
37 Князь с таким именем фигурирует и в исследованиях о рязанском княжестве (см.,например: [Иловайский 1858. С. 78, 128; Экземплярский. Т. II. С. 568-572 прим. 1835; Baumgarten 1934. С. 75 Табл. XIV № 34, 80; Монгайт 1961. С. 358 прим. 299, 359 прим. 304]). Тем не менее, существование князя, носившего имя Ингварь и отчество Ингваревич, вызывает серьезные сомнения. О месте его княжения ни до событий 1237 г., ни после них в летописях ничего не говорится. Из круга рязанских сказаний также невозможно извлечь хоть сколько-нибудь определенных сведений на этот счет. Решительно ничего не известно и о его детях. В родословных рязанских князей XVI в. такой князь попросту отсутствует [Монгайт 1961. С. 358 прим. 299]. В грамоте князя Олега Ивановича Рязанского, датируемой ок. 1371 г., имя Ингварь упомянуто лишь единожды, при перечислении предков Олега: «А возревъ иесмь въ да[вн]ыи грамоты съ о(т)цемь своимь съ вл(а)д(ы)кою с Вас[илые]мь и съ бояры, коли ставили по первыхъ [праде]ди наши с(вя)тую Б(огороди)цю княз(ь) великии Инъгваръ, кн[яз(ь)] Олегь, кнзя(ь) Юрьи...» [АСЭСВР. С. 351 №322; АИ. С. 2 № 2] Это упоминание, вероятнее всего, относится к известному нам по летописям рязанскому князю Ингварю Игоревичу, сыну Игоря Глебовича. Таким образом, данные из источников, не входящих в круг рязанских сказаний, свидетельствуют, скорее, против существования князя Ингваря Ингваревича.
Если же обратиться к циклу повестей о Николе Заразском, рассказывающих о разорении Рязани Батыем, то необходимо упомянуть следующие обстоятельства. Сюжетная функция персонажа, именуемого Ингварем Ингоревичем, заключается в том, что он волею обстоятельств оказывается за пределами Рязани и поэтому избегает гибели от рук татар. Приехав в Рязань, он обнаруживает следы побоища, произносит плач по своим родичам, хоронит их и воздвигает кресты над могилами Феодора Юрьевича, его жены и сына. Описание оплакивания и похорон изобилует поздними вставками, относящимися, по-видимому к последним годам XIV в. (см., например: [Комарович 1946. С. 74-85; Повесть о разорении Рязани Батыем. С. 554-560; Лихачев 1987. С. 332-337 с указанием литературы]).
Рассказ о князе, который не гибнет вместе со своими родичами, избежав смерти благодаря почти случайному отсутствию на месте трагических событий, мы обнаруживаем в летописи под 1217 г. Знаменательным образом, речь здесь идет о спасении князя Ингваря Игоревича, сына Игоря Глебовича [ПСРЛ. Т. I. С. 440-441]. Описание этих событий отражается непосредственно в «Повести о преступлении рязанских князей». Повлияло оно, несомненно, и на цикл рассказов о разорении Рязани Батыем. Многие элементы данного летописного сюжета об Ингваре Игоревиче воспроизводятся в повествовании об Ингваре Ингоревиче.
38 См. [Литвина Успенский Ф.Б. 2002].
В этой работе нам уже приходилось говорить о связи имен Ингигерд, жены Ярослава Мудрого, и ее сына Игорь Ярославича. Подводя итоги рассмотрения имен Инги, Ингвар, Ингибьерг, Ингигерд, *Ингор вернемся еще раз к специфике наиболее частотного на Руси элемента в этой группе — к имени Игорь. Необходимо еще раз подчеркнуть, что оно является одним из не столь уж многочисленных одноосновных княжеских имен. По крайней мере, на русской почве семантика и внутренняя форма его скандинавских основ (*InguhariR), как кажется, была достаточно рано утрачена. Не исключено, что в имени Ингвар отразилось своеобразное переосмысление этого имени и наделение его основой и суффиксом -ар, -арь по образцу формы Володарь. Скорее всего, такое переосмысление произошло не без влияния скандинавского Ingvarr. Однако обращение к скандинавскому антропонимикону в семье Ярослава Изяславича, у которого, насколько нам известно, не было близких родичей со скандинавским именем Ingvarr39, оказалось возможным только по причинам, связанным с уже исключительно «русскими», внутриродовыми отношениями. Важную роль здесь сыграло присутствие в именослове русских князей имени Игорь, с одной стороны, и имени Володарь, с другой.
Итак, можно ли назвать появившееся в середине XII в. имя Ингвар «вторичным заимствованием» скандинавского имени Ingvarr? Можно ли утверждать, что имена Игорь и Ингвар воспринимались как два самостоятельных имени? Были ли они полностью независимы друг от друга?
На второй вопрос, на наш взгляд, можно ответить утвердительно — Ингвар было самостоятельным именем, одним из доказательств чему может служить появление в конце XII в. появление князя Ингваря Игоревича, родившегося при жизни своего отца, Игоря Глебовича. Однако проникновение этого имени в антропонимикон русских князей было возможным именно благодаря уже существовавшему традиционному имени Игорь. Неполное совпадение этих имен могло так или иначе использоваться в стратегии имянаречения, но едва ли можно утверждать, что эти имена воспринимались как совершенно изолированные друг от друга.
39 Напомним, что от Ингвара Эймундссона, племянника Ингигерд (см. о нем выше, прим. 36), Ингваря Ярославича отделяло шесть поколений, от Инги Старого — четыре поколения, а Ингибьёрг (дочь Мстислава и Кристины) приходилась ему двоюродной бабкой.
Поскольку в середине XII в. мы не наблюдаем хоть сколько-нибудь массового притока новых скандинавских (и каких бы то ни было) имен в княжеский антропонимикон, то наиболее существенным для истории имени Ингвар является не источник, а причина его появления. Основанием для его возникновения, как мы попытались показать выше, послужил принцип варьирования родового имени, объединяющий имя Ингварс именем Игорь, и уподобляющий его другим, уже присутствовавшим в антропонимиконе именам с конечным элементом -ар / -арь.
Как уже говорилось, наиболее ярко принцип варьирования родового имени проявлялся приблизительно до середины XI столетия. Благодаря ему сформировалось стандартная, ставшая привычной и традиционной структура двусоставного княжеского имени. Не без его влияния доминирующим вторым элементом княжеского имени стала именно основа -слав. Определился и ряд других закономерностей выбора имени, связывающих русских князей между собой и с их иноземными родичами. Позднее этот принцип отнюдь не исчезает, но явно отодвигается на второй план другим принципом — принципом полного, буквального повтора имени умершего предка. В конце XI — XII столетии действие принципа варьирования чаще всего лишь дополняет, подкрепляет принцип повтора родового имени.
Однако в отдельных случаях, по-видимому, по тем или иным династическим соображениям повтор оказывался невозможным или нежелательным: допустимой оказывалась лишь аллюзия, своего рода отсылка к имени предка. Такого рода ситуация могла возникнуть, например, в семье князя Ростислава Владимировича, осиротевшего при жизни деда (о семейной ситуации этого князя ср. выше с. 166)40. Не исключено, что за такими аллюзиями в именах Володарь или Ингвар порой могло присутствовать стремление очистить имя предка, так сказать, от «позднейших напластований». Иными словами, в наиболее типичной ситуации называя княжича Игорем или Володимиром, родители устанавливали его связь как с первым носителем этого имени в княжеском роду, так и со всеми последующими Игорями и Володимирами, названными в его честь. Таким образом, ребенок входил в все нарастающий ряд тезоименитых ему князей, связанных между собой узами кровного родства.
40 Особый интерес представляют имена ближайшего окружения князей, «чади» княжеского дома. Часть этого окружения могла приходиться Рюрикович родичами по женской линии, часть же была связана с ними службой на протяжении нескольких поколений. В родовой традиции отношения службы и родства были противопоставлены: длительная служба до некоторой степени уподоблялась семейным отношениям. Любопытен в этой связи довольно поздний пример из летописи, когда один из приближенных галицких князей оказывается обладателем княжеского имени Ярополк, а его братьев зовут Володислав и Яволод (Ясволод, по Ермолаевскому списку) [ПСРЛ. Т. II. С. 718, 719, 724, 728, 729, 730]. Перед нами очевидный случай варьирования родовых основ у братьев (правда, необходимо оговориться, что этот случай не только довольно поздний, но и имеющий отношение к той части Руси, где особенно сильны были контакты с инокультурными традициями имянаречения, в частности, польской и чешской). Володислав при этом именуется в летописи «кормильчичем».
Братья, и, прежде всего, Володислав, в течение короткого времени правили Галичем при малолетнем князе Данииле, а несколько позднее Володислав сам, по-видимому, предпринял безуспешную попытку сделаться галицким князем: «Володислав же вoеxa в Галичь и вокняжисяиседенастоле» [ПСРЛ. Т. II. С. 729]. Однако он не удержал галицкий стол, был заточен «и в томь заточеньи оумре нашедъ зло племени своемоу и детемь своимъ княжения деля вси бо князи не призрахоу детии его» [ПСРЛ. Т. II. С. 731 под 1211]. Тот факт, что «кормильчич» (сын кормилицы, молочный брат? потомок кормилицы?) Володислав во время усобицы претендовал на княжеский стол наравне с Рюриковичами, более того, на время даже был признан галичанами в качестве князя, на наш взгляд, может свидетельствовать о том, что он состоял с княжеским Юмом в прямом родстве. Противники Володислава подчеркивают, что он всего лишь боярин («не eа лепо бояриноу княжити в Галичи» [ПСРЛ. Т. II. С. 731]), потому возникает предположение, что это родство не по законному браку. В самом деле, именно в галицкой земле с середины XII в. внебрачные сыновья князей игра-и особую роль в политической борьбе, и их претензии на власть могли в разной степени признаваться отцовским княжеским родом. Достаточно вспомнить судьбу Олега Настасьчича, внебрачного сына Ярослава Осмомысла, а также участь двух сыновей Владимира Ярославича Галицкого от некой попадьи. За одного из этих сыновей Владимира, как известно, Роман Мстиславич отдал свою дочь Феодору [ПСРЛ. Т. И. С. 660]. Внебрачные сыновья, с одной стороны, вполне могли претендовать в Галиче на отцовский престол, однако незаконность их происхождения и послужила основанием для их изгнания. Разумеется, вопрос о том, были ли «кормильчичи» Володислав, Ярополк и Яволод кровными родичами галицких князей, нуждается в дополнительном исследовании, но такое допущение могло бы объяснить и их особую роль в династической борьбе, и происхождение их несколько необычных для людей некняжеского рода имен.
Если варьирование ограничивается сложением двух вполне традиционных основ имени, то его действие остается неявным, не противоречащим общему строю повтора имен предков. Вариация же, создающая имя близкое к традиционному, но прежде в династии не существовавшее, выделяет своего обладателя и ставит его в особые отношения с другими носителями сходного, но традиционного имени. Иными словами, Володимир сын Всеволода правнук Володимира и родич множества других Володимиров из рода Рюриковичей объединен своим именем как с отцом, так и со всеми тезками. Ингвар же может быть объединен со всеми князьями Игорями, жившими после Игоря Рюриковича, но может быть и противопоставлен им.
Помимо простого сложения традиционных основ и их переразложения, изменения, на Руси, как и в германском мире, существовал и еще один способ варьирования родового имени. Речь идет о мужских и женских версиях имен, иногда не отличающихся ничем, кроме родовых окончаний, а иногда приобретающих в результате постепенной языковой трансформации более существенные изменения. Необходимо еще раз напомнить, что идея подобия, сходства антропонимов, которая лежит в основе принципа варьирования, в Средние века трактовалась достаточно широко. Сходство звучания, подлинная или искусственная семантическая близость, калькирование структуры имени — все эти и многие другие признаки могли определять схожесть нескольких имен в восприятии средневекового человека (ср. [Успенский Ф.Б. 2001а]). Принцип варьирования родового имени зачастую осуществлялся вне соответствия с исторической этимологией исходного имени или его морфологическим строением.
Список сокращений и цитируемой литературы
Абрамович 1916 — Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им / Приготовил к печати Д. И. Абрамович. Пг. (Памятники древне-русской литературы. Вып. 2).
АИ — Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. I: 1334— 1598 [гг.] СПб., 1841.
АСЭСВР — Акты социально-экономической истории Северо-восточной Руси конца XIV — начала XV в. Т. III. M., 1964.
Бибиков 1999 — Бибиков М.В. Византийские источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников / Под ред. Е.А. Мельниковой. М.
Гиппиус, Успенский Ф.Б. 2000 — Гиппиус A.A., Успенский Ф.Б. К вопросу о соотношении языческого и христианского имени: Древнерусские антропонимические дублеты в типологическом освещении // Славяне и их соседи. Христианский мир между Римом и Константинополем: Христианство в странах центральной, восточной и юго-восточной Европы в эпоху раннего Средневековья: Материалы конференции. М.
Глазырина 2002 — Глазырина Г.В. Сага об Ингваре Путешественнике: Текст, перевод, комментарий. М. (Древнейшие источники по истории Восточной Европы).
Джаксон 2000 — Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (середина XI — середина XIII в.). М. (Древнейшие источники по истории народов Восточной Европы).
Зализняк 1995 — Зализняк A.A. Древненовгородский диалект. М.
Золтан 1983 — Золтан А. К предыстории русск. «государь» // Studia slavica Academiae scientiaruin Hungaricae. T. XXIX. (Переиздано в: Из истории русской культуры. Т. II. Кн. 1. Киевская и Московская Русь / Составители А.Ф. Литвина, Ф.Б. Успенский. М., 2002.)
Иловайский 1858 — Иловайский Д.И. История рязанского княжества. М.
КЗ — Снорри Стурлусон. Круг Земной / Изд. подгот.: А.Я. Гуревич, Ю.К. Кузьменко, O.A. Смирницкая, М.И. Стеблин-Каменский. М., 1980.
Комаронич 1946 — Комарович В.Л. Рязанский летописный свод XIII в. // История русской литературы. Т. 2. Ч. 1. М.
Комарович 1960 — Комарович В.Л. Культ рода и земли в княжеской среде XI — XIII вв. // Труды Отдела древнерусской литературы. М.;Л., 1960. Т. 16.
Корин Иггдрасиля 1997 — Корни Иггдрасиля: Эдда, скальды, саги / Сост. и отв. ред. O.A. Смирницкая. М., 1997.
Литвина, Успенский 2002 — Литвина А.Ф., Успенский Ф.Б. Пути усвоения христианских имен в русских княжеских семьях XI - начала XIII в. // Религии мира: История и современность 2002 / Отв. ред. A.B. Назаренко. М.
Литвина, Успенский 2003 — Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. К стратегии именования у Рюриковича XII в. (наречение племянника по живому дяде) // Ruthenica 2002. Т. II. 2003.
Лихачев 1987 — Лихачев Д.С. Повести о Николе Заразском // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1 : XI — первая половина XIV в. / Отв. ред. Д.С. Лихачев. Л.
Мельникова 1994 — Мельникова Е.А. Скандинавские антропонимы в Древней Руси // Восточная Европа в древности и средневековье: Древняя Русь в системе этнополитических и культурных связей. Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 18-20 апреля 1994 г.: Тез. докл. М.
Мельникова 1997 — Мельникова Е.А. Источниковедческий аспект изучения скандинавских личных имён в древнерусских летописных текстах // У источника: Сб. ст. в честь чл.-корр. Российской академии наук СМ. Каштанова. М.
Молдован 1984 — Молдован A.M. Слово о законе и благодати Илариона. Киев.
Монгайт 1961 — Монгайт А.Л. Рязанская земля. М.
Назаренко 1999 — Назаренко A.B. Западноевропейские источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников / Под ред. Е.А. Мельниковой. М.
Назаренко 2001 — Назаренко A.B. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых и политических связей IX — XII веков. М.
ПВЛ 1996 — Повесть временных лет / Подгот. текста, перевод, статьи и комментарии Д.С. Лихачева. Изд. 2-е. СПб. (Литературные памятники).
Петрухин 2002 — Петрухин В.Я. Христианство на Руси во второй половине X — первой половине XI в. // Христианство в странах Восточной, Юго-восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия / Отв. ред. Б.Н. Флоря. М.
Повесть о разорении Рязани Батыем — Повесть о разорении Рязани Батыем / Подг. текста, пер. и ком. Д.С. Лихачева // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М., 1981.
Поппэ 1995 — Поппэ А. О зарождении культа свв. Бориса и Глеба и о посвященных им произведениях // Russia Mediaevalis. T. VIII: 1.
Приход чудотворного Николина образа — Приход чудотворного Николина образа Зарайского иже бе из Корсуня града в пределы Рязанския... // Временник Общества истории и древностей российских-М., 1852.Т. 15. Отд. 3.
ПСРЛ — Полное собрание русских летописей. СПб.-Пг.-Л.; M., 1841 — 2002. Т. 1 — 42. (В случае переиздания летописи мы всегда ссылаемся на последнее издание.)
Селищев 1968 — Селищев A.M. Избранные труды. М.
Сотникова, Спасский 1983 — Сотникова М.П., Спасский И.Г. Тысячелетие древнейших монет России. Л.
Срезневский 1882 — Срезневский И.И. Древние памятники русского письма и языка (X-XIV вв.): Общее повременное обозрение. СПб.
Срезневский 1893-1903 — Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. T. I-III. СПб.
Успенский Ф.Б. 2001 — Успенский Ф.Б. Имя и власть: Выбор имени как инструмент династической борьбы в средневековой Скандинавии. М.
Успенский Ф. Б. 2001а — Успенский Ф.Б. «Языческое и христианское имя в Скандинавии и на Руси» // XIII конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Архангельск.
Успенский Ф. Б. 2002 — Успенский Ф.Б. Скандинавы — Варяги — Русь: Историко-филологические очерки. М.
Успенский Ф. Б. 2002а — Успенский Ф.Б. Из истории Швеции XI века: конунг Стейнкель в Саге о Хервёр и у Адама Бременского // Восточная Пирона в древности и средневековье: Мнимые реальности в античной и средневековой историографии: XIV Чтения памяти чл.-корр. АН СССР ВТ. Пашуто. Москва, 17-19 апреля 2002 г.: Материалы конференции. М.
Членов 1970 — Членов A.M. К вопросу об имени Святослава // Личные имена в прошлом, настоящем и будущем: Проблемы антропонимики. М., 1970.
Экземплярский — Экземплярский A.B. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период, с 1238 по 1505 г.: Биографические очерки по первоисточникам и главнейшим пособиям. СПб., 1889—1891. Т. I II.
Якобсон 1966 — Якобсон Р. О морфологическом составе древнерусских отчеств // R. Jakobson. Selected Writings. Vol. IV. Paris.
Янин 2001 — Янин В.Л. К истории преобразования новгородско-княжеских отношений при Всеволоде Мстиславиче // Норна у источника Судьбы: Сборник статей в честь Елены Александровны Мельниковой. М.
ASB — Altnordische Saga-Bibliothek.
Baumgarten 1928 — Baumgarten N. Genealogies et marriages occidentaux des Rurikides russes du Xe au XIIIe siècle. Roma, 1928 (Orientalia Christiana. Vol. 9: 1. Num. 35. Maio, 1927).
Baumgarten 1934 — Baumgarten N. Généalogies des branches regnantes des Rurikides russes du XIIIe au XIVe siècle. Roma (Orientalia Christiana. Vol. 35: 1. Num. 94. Iunio, 1934).
Braun 1910 — Braun F. Hvem var Yngvarr vidforli? Ett bidrag till Sveriges historia under XI ârhundradets forsta hälft // Fornvännen. Bnd. 5.
Eb. — Eyrbyggjasaga / Hrsg. von H. Gering. Halle, 1897. (ASB. Hft. 6).
Eg. — Egils saga Skalla-Grimssonar / Buid hefir til prentunar Sveinn Bergsveinsson. Rejkjavik, 1950.
Fask. — Fagrskinna. Nôregs kononga tal / Udg. ved Finnur Jonsson. København, 1902 — 1903. (STUAGNL. Bnd. 30).
Flat. — Flateyarbôk / Udg. af Gudbrandr Vigffusson, CR. Rafn. Christiania, 1860—1868. Bnd. 1—3.
Fms. — Fornmanna sögur. Kaupmannahöfn, 1825-1837. Bnd. 1- 12.
Gallén 1976 — Gallén J. Vem var Valdemar den stores drottning Sofia? // Historisk Tidskrift för Finland. Arg. 61.
Gdr II. — Gudninarkvida II // Edda. Die Lieder des Codex Regius nebst verwandten Denkmälern / Hrsg. von G. Neckel. Bd. 1. Text. Heidelberg, 1936. (Germanische Bibliothek).
Gullþ>. — Gull þoris saga eller þorkisfirdinga saga / Udg. ved K. Kâlund. Købehavn, 1898. (STUAGNL. Bnd. 26).
Hertel 1980 — Hertel J. Imiennictwo dynastii piastowskiej we wczeéniejszym sredniowieczy. Warszawa; Poznan; Torun (Roczniki Towarzystwa Naukowego w Toruni. T. 79. № 2).
Hkr. — Heimskringla / Udg. ved Finnur Jonsson. København, 1893-1900/1901. Bnd. 1 —4. (STUAGNL. Bnd. 23).
Isl. — Ares Isländerbuch / Hrsg. von W. Golther. Halle, 1923. (ASB. Hft. 1).
Janzén 1947 — Personnamn / Utg. av A. Janzén. Stockholm; Oslo; København (Nordisk Kultur. Bnd. 7).
Keil 1931 — Keil M. Altisländische Namenwahl. Leipzig (Palaestra. Bd. 176).
Knytl. — Sögur Danakonunga. Sögubrot af fornkonungum. Knytlingasaga / Udg. ved С Petersen och E. Olsen. København, 1919 — 1925. (STUAGNL. Bnd. 46).
Korpela 1995 — Korpela J. Beiträge zur Bevölkerungsgeschiclite und Prosopographie der Kiever Rus' bis zum Tode von Vladimir Monomach. I Jyväskylä (Studia Historica Jyväskyläensia. Bd. 54).
Le Jan 2002 — Le Jan R. Personal Names and the Transformation of Kinship in Early Medieval Society (Sixth to Tenth Centuries) // Personal Names Studies of Medieval Europe: Social Identity and Familial Structures / Ed. by G.T. Beech, M. Bourin, P. Chareille. Kalamazoo (Michigan), 2002 (Studies in Medieval Culture. Vol. XL1I1).
Ldn. — Landnâmabôk I — III: Hauksbôk. Sturlubôk. Melabôk, Købehavn, 1900.
Milewski 1969 — Milewski T. Indoeuropejskie imiona osobowe, Wroclaw; Warszawa; Krakow.
Nj. — Brennu-Njâlssaga (Njâla) / Hrsg. von Finnur Jönsson. Halle, 1908 (ASB. Hft. 13).
OHm. — Saga Olâfs konungs hins helga. Den store saga om Olav den Hellige. Efter pergamenthàndskrift i kungliga biblioteket i Stock holm nr. 2 4to med varianter fra andre hândskrifter / Udg. ved O.A. Johnsen og Jon Helgason. Oslo, 1941. Bnd. 1-2.
Schmidt 1957 — Schmidt К. Н. Die Komposition in Gallischen Personennamen //Zeitschrift für celtische Philologie. Bd. 26. H. 1/2.
SmHD — Scriptores minores historiae Danicae medii aevi / Ed. M. CI. Gertz. Kopenhagen, 1917—1922. Bnd. I—II.
Storm 1893 — Storm G. Vore Forfædres Tro paa Sjælevandring og deres Opkaldelsessystem // Arkiv för nordisk filologi. Bnd. 9.
STUAGNL — Samfund til utgivelse at gammel Nordisk Litteratur.
Vries 1977 — Vries J. de. Altnordisches etymologisches Wörterbuch. Leiden.
WM — The Vita Wulfstani of William of Malmesbury / Ed. R.R. Darlington. London, 1928 (Camden Society. Vol. 40).
YS — Yngvars saga Vidförla / Udg. ved E. Olsen. København, 1912. (STUAGNL. Bnd. 39)